Зато мне нравится, как Алиса протягивает эти руки перед собой и тычет пальцами. По-моему, это очень эффектно. И было бы еще эффектнее, если бы более сдержанная Кора проделала то же самое.
Куперовский индеец, которого умыли, — создание довольно жалкое и заурядное: впечатление производит только куперовский индеец в полной своей раскраске. Лишние слова Купера — это его раскраска, его перья, его томагавк, его боевой клич.
На двух третях страницы, упомянутой в одной из прежних моих лекций, где Купер ухитрился совершить 114 литературных погрешностей из 115 возможных, он предстает перед нами в полной своей красе.
В следующем отрывке курсивом отмечены нарушения правила 14:
«В одну минуту он был вновь привязан к дереву, беспомощная жертва любых оскорблений и надругательств, какие могли бы ему угрожать. Все теперь столь торопились приблизить предстоящее, что никем не было сказано ни слова. Хворост тотчас запалили, огонь запылал, и воцарилось жадное ожидание конца. Гуроны вовсе не намеревались обречь жизнь своей жертвы на полную гибель посредством смерти в огне. Они предполагали только подвергнуть его телесную стойкость жесточайшим испытаниям, исключая это последнее. В завершение они непременно собирались унести его скальп к себе в селение, но прежде хотели сломить его твердость и превратить в подобие страдальца, стенающего о пощаде. Вот почему куча хвороста и сухих веток была уложена на надлежащем, расстоянии, то есть на том, на котором жар хотя вскоре и станет невыносимым, но не обязательно убийственным. Однако, как часто бывает в подобных случаях, расстояние рассчитали неверно, и пламя взметнуло свои раздвоенные языки в таком близком соседстве с лицом пленника, которое в следующую минуту принесло бы ему смерть, если бы Хетти, схватив палку, не прорвалась бы сквозь толпу и не разметала бы пылающую кучу в десятке разных направлений. Много рук уже взметнулось, чтобы бросить непрошеную заступницу на землю, но вожди помешали расправе, напомнив своим раздраженным соплеменникам о состоянии ее рассудка. Сама Хетти не сознавала опасности, которой подвергалась, но, совершив этот смелый поступок, стояла, глядя с суровым негодованием по сторонам, словно порицая толпу уставившихся на нее с вниманием дикарей за их жестокость.
— Да благословит тебя бог, милая моя сестра, за это смелое, самоотверженное деяние! — пробормотала Джудит, которая сама настолько обессилела от волнения и страха, что не могла вмешаться.
