Все три дня, что мы были там, мы ходили по домам, где дедушка фотографировал крестьянские семьи. Для людей в деревнях дедушкин приезд был большим событием. Когда мы приходили в какой-нибудь двор, то часто заставали семью в процессе приготовлений. На скамейках еще стояли тазы, в них плавала пена. Сначала купали детей, потом мылись сами. Воду сливали на дорогу. Потом хозяева в нарядных костюмах, в белых, как у деда, рубашках и начищенных сапогах, садились на деревянные скамьи и заранее начинали улыбаться. Дед стоял под ореховым деревом и, сложив руки на груди, терпеливо ждал. Сама съемка занимала не так много времени, но на то, чтобы все сели правильно, требовалось много терпения. Старуха должна была обязательно сесть по левую руку от старика, а старший сын – по правую. Сын с женой становились позади отца с матерью. Родственники могли расположиться рядом с родителями, но если это были не самые близкие, то они вставали за спиной хозяев дома, рядом с сыном и его женой. Внуки садились на корточки у ног старших. Этому перемещению не было конца. Иногда, только все рассядутся, во двор входит еще одна семья, вся пирамида ломается, и надо начинать все сначала. Я наблюдала все это много раз и поняла, что в том, как люди рассаживаются на скамьях посередине двора, есть закономерность, которая теряется, когда они встают и расходятся.
На ночь мы оставались в деревенском доме. Я почти ничего не понимала из того, о чем говорили взрослые за столом, поставленным во дворе, под ореховым деревом. Хозяйка приносила горячую мамалыгу, и, пересчитав всех, ее разрезали ниткой на куски. Мамалыгу ели прямо руками, макая желтые кусочки в топленое масло, а потом в раскрошенную овечью брынзу. «Если не хочешь, чтоб тебя укусил комар, потри руки листьями ореха. Комары боятся запаха орехового дерева», – учил меня дед уму-разуму и снова поворачивался к хозяевам и говорил с ними по-молдавски. Разговаривая, взрослые пили красное вино и давали детям пробовать. От этого кисленького шипучего напитка голова моя тяжелела, и я засыпала прямо за столом, положив голову на руки. Сквозь сон я слышала голос деда, рассказывающего истории.
Утром хозяева провожали нас на автобус и долго махали вслед рукой. В котомке у деда лежали завернутая в марлю брынза, сотовый мед, плетеная бутыль с вином и другие дары благодарных хозяев, которым он рассказывал свои истории, привозил собак, делал портреты.
«Девочка, хочешь есть?» – спрашивал дед, когда автобус трогался, и клал мне в подол большое желтое яблоко с красным боком или сиреневую сливу. Привезенные и уже окрепшие в селе псы бежали за автобусом, но недолго. Они уже знали, что здесь им лучше, и не стремились назад. С их стороны это был просто жест благодарности за то, что дед выкупил их у «гицелей».
