А как-то полгода спустя я увидела в витрине ломбарда брегет. У меня не было сомнений, это был именно мой. Я вошла в магазин, и продавец, пожилой круглолицый еврей, с удовольствием мне его принес – вещица ему самому нравилась. Полюбовавшись, он протянул его мне. Брегет был теплый от солнца. Когда он занял в моей ладони знакомое место, сердце у меня на секунду сжалось, а потом отпустило. Продавец хотел мне показать, как он открывается, но я и сама знала.
Я спросила, кто сдал. Продавец стал припоминать:
– Мужчина импозантный, при пиджаке…
Вот и весь внутренний образ, в четырех словах.
Как можно небрежней я поинтересовалась о цене. Продавец посмотрел на брегет, на меня.
– Сердце мне говорит, что вам это будет стоить сто рублей.
Я удивилась, даже обиделась:
– Всего сто? Он ведь золотой, швейцарский!
Продавец расхохотался:
– Золотой, швейцарский! Дай тебе Бог такого жениха, деточка! Золотого, швейцарского!
Он стал что-то показывать, водить по ободу толстым шершавым пальцем. Проба – другой номер, печать на крышечке не та… Я, как ни смотрела, ничего не могла разглядеть. Все было мелко, неразборчиво.
– Брегет румынский, золото дутое, турецкое. Но что да, то да – вещь сработана со вкусом! – объяснил он мне.
Я вернула ему часы и вышла из магазина. Все равно у меня не было денег.
Но семейная вещь, видно, крепко держала меня. Месяца два я не могла успокоиться, потом не выдержала и пошла проверить, там ли он. Брегет лежал в витрине, будто ждал одну меня. В общем, делать было нечего, одолжила я у журналиста в залог под будущие статьи сто рублей и отправилась в ломбард. Продавцу я ничего не объясняла, да он и не спрашивал, просто обернул мой брегет куском газетной бумаги, перетянул ниткой и положил на прилавок.
Кстати, именно в этой газете была моя последняя статья «Время и бытие в стихах молодых поэтов Молдавии». Заголовок ей дал журналист и очень им гордился. Ни про какое бытие в статье не говорилось, а что касалось времени, то выходила неувязка. Обсуждаемым «молодым» поэтам было за сорок, мне же тогда исполнилось двадцать два. Я намекнула журналисту, что странно называть их «молодыми», они мне в отцы годятся.
– Время – это метафора, – ответил журналист уставшим голосом и вдруг расстроился. – И вообще, при чем здесь ты?
Я заметила, что я все-таки автор.
– Тебя никто не знал и знать не будет! Сравнение должно быть не с собой, а со стержневыми поэтами поколения. Кстати, не забудь вставить их в следующий раз, а то пойдут обиды, – добавил он.
