Вдвоём веселее | страница 2



Они помнили, они вежливо улыбнулись.

Боровский вышел его проводить, а трех оставшихся поэтов тут же обступили дамы во главе с устроителем вечера, добродушным румяным толстяком в синем костюме и галстуке такого ярко-малинового цвета, что, казалось, от него сейчас вспыхнет вся его пышная шевелюра. Молодым людям было поднесено шампанское, и устроитель, он же директор, наконец сказал то, что уже давно готовился сказать:

– Старинная библиотека в Тисборо… – начал он голосом человека, давно дожидавшегося, чтобы ему дали слово, и улыбнулся всеми складками лица. – Библиотека, в которой я имею честь вас видеть, уже семьдесят лет поддерживает добрую литературную традицию – представлять лучшее, что есть в молодой поэзии!

В конце речи он добавил имена двух-трех известных поэтов, выступавших здесь на заре своего творческого пути, и слушатели, притихшие было под грузом этих звучных имен, удовлетворенно зашевелились и потянулись к столу с закусками.

Питер Грей налегал на шампанское, в котором он знал толк и которое жена, опасаясь за его полнокровие, не позволяла ему пить. «Какие глупости! Шампанское – самый здоровый напиток», – думал Питер, наливая себе второй, а потом и третий бокал и закусывая благородное Veuve Clicquot жесткими вареными креветками. Боровский не возвращался, и, допив шампанское, дослушав похвалы, вся группа шумно спустилась по широкой лестнице во двор.

Выехали поздно, что совсем не удручало молодых людей. Уже несколько лет они выступали вместе и находили большое удовольствие в этих турне. Все доставляло им радость: дорога, неизвестные яркие комнаты, где их принимали душевно и не без помпы, и и особое удовольствие им доставляло обмениваться впечатлениями о прошедшем вечере, возвращаясь домой на машине. Этот профессиональный разговор давал им ощущение единства, и думали они о себе как о единой группе. Ядром ее с давнишних пор были Джеймс Литлтаун и Питер Грей. Сидевший за рулем Джеймс Литлтаун был типичным ньюйоркцем – амбициозным, равнодушным к природе, предпочитающим любому морю море людей, птичьему щебету – человеческие голоса. Без людей он не мог прожить и дня, называл себя человеком самоубыточным и радовался, когда случай позволял ему вырваться из дома. Сейчас он, впрочем, был немного задумчив. Уже два или три раза он озабоченно посмотрел в зеркальце на Воровского, а потом остановил взгляд на знаком силуэте справа. С трудом умещавшийся в узком сиденье его полноватый друг Питер Грей был именно тем, кем Джеймс Литлтаун всегда мечтал себя видеть, а именно – поэтом до мозга костей. У него были живые зеленого цвета глаза, на высокий лоб спадали светлые, без признака седины волосы, с полгода назад он отпустил треугольную бородку, которая делала его немного старше, но в целом только красила его. Он недавно женился, и это тоже прекрасно подходило его молодому облику. У обоих поэтов имелась известность, которая приходит после солидного количества публикаций, выпуска книг, а главное, отзывов прессы, наша образованная публика, к сожалению, все еще верит ей больше, чем собственному мнению. У двух других их товарищей, сидевших на заднем сиденье, ни книг, ни известности не было, но они и были много моложе. Из этих двоих один был совсем юным. Американскому поляку Джошуа Воровскому, который и пригласил на сегодняшнее чтение своего профессора и известного критика, шел только двадцать пятый год. Он был физически силен, близорук и еще очень смущался на публике. Сегодня он все воспринимал празднично. Он поехал с ними впервые, учебный год заканчивался, профессор остался доволен прочитанным куском диссертации, прощаясь, он пообещал разузнать для Джошуа что-нибудь в Англии, и это было мило с его стороны, потому что в Англии издать диссертацию отдельной книгой было больше шансов, чем дома, в Америке.