Мисс Роббинс закрыла дверь. Она была рада, что позвонила утром миссис Хэншоу, исполнив тем свой долг. Теперь уж не приходилось сомневаться, что с Ричардом что-то случилось. Она подавила в себе желание позвонить еще раз.
В этот день миссис Хэншоу не поехала в Нью-Йорк. Она осталась дома, испытывая волнение, связанное с гневом, последний был вызван нахальством мисс Роббинс.
Минут за пятнадцать до окончания занятий в школе волнение привело ее к _д_в_е_р_и. В прошлом году она поставила на ней автоматическое устройство, которое переключало _д_в_е_р_ь_ на координаты школы без пяти три и держало ее в таком состоянии, исключая ручную регулировку, до тех пор, пока не приходил Ричард.
Ее глаза не отрывались от мрачной сероватости _д_в_е_р_и_ (и почему это неактивированное силовое поле не может быть какого-нибудь другого цвета, более живого и радостного...). Обхватив себя руками, она почувствовала, какие они холодные.
Д_в_е_р_ь_ почернела точно в назначенное время, но мальчика не было. Шли минуты - Ричард опаздывал. Потом основательно опаздывал, наконец, возмутительно опаздывал.
В четверть четвертого миссис Хэншоу была уже в полном смятении. Раньше в подобном случае она позвонила бы в школу, но сейчас она не могла, просто не могла. Только не после того, как эта учительница усомнилась в состоянии психики Ричарда. Что за наглость!
Миссис Хэншоу беспокойно ходила по комнате, прикуривала сигарету за сигаретой и тут же гасила их. Но, может быть, она волнуется напрасно? Ведь мог же Ричард остаться после занятий по какой-либо причине? Но он сказал бы ей об этом заранее... догадка пронзила ее: он знал, что она собирается в Нью-Йорк и останется где-то до позднего вечера... нет, нет он наверняка сказал бы ей...
Гордость ее трещала по швам. Придется позвонить в школу или даже (она закрыла глаза, и слезинки просочились сквозь ресницы) в полицию.
А когда она открыла глаза, Ричард стоял перед ней, опустив голову, и всем видом своим напоминал человека, ждущего удара грома.
- Здравствуй, мам.
Волнение миссис Хэншоу мгновенно перешло (способом, известным только матерям) в гнев:
- Где ты был, Ричард?
И затем, прежде чем начать причитать о бессовестных, ветреных сыновьях и о матерях с разбитыми сердцами, она более внимательно оглядела его и охнула от ужаса.
Потом прошептала:
- Ты был на улице.
Ее сын посмотрел на свои запыленные ботинки (без галош), на пятнышки грязи на локтях, на чуть порванную рубашку. Он сказал:
