Том возвращается из лавки. Он опускает мне на колени коробку, красиво обернутую в коричневую бумагу и перевязанную бечевкой.
— Ужасающий фруктовый торт. Кто была та женщина?
— Ох, — отвечаю я. — Никто. Учительница.
И, когда экипаж, подпрыгнув, трогается с места, я добавляю:
— Подруга.
Дом бабушки — это элегантный особняк на Белгрейв-сквер, граничащей с Гайд-парком. Большую часть времени бабушка проводит в загородном поместье и в Лондоне бывает с мая до середины августа, да еще на Рождество. То есть, попросту говоря, она приезжает в Лондон только тогда, когда хочет посмотреть на общество и показаться в нем.
Я чувствую себя очень странно, когда вхожу в незнакомый холл, вижу вешалку для пальто, и небольшой столик под зеркалом, и бордовые обои на стенах, и бархатные занавески с кистями, — я как будто бы должна видеть уют в этих незнакомых вещах, словно передо мной место, которое я должна знать и любить, несмотря на то что никогда прежде здесь не бывала. И хотя тут множество кресел с мягкими подушками, пианино, рождественская елка, украшенная блестками и бантами, и во всех комнатах ярко горят камины — я все равно не чувствую себя дома. Для меня дом — это Индия. Я думаю о нашей домоправительнице Сарите, о ее морщинистом лице и беззубой улыбке… Я вспоминаю дом с широкой открытой террасой, корзину с газетами, стоящую на столе, покрытом красным шелком… Я думаю о матушке и о гулком смехе отца, возвращаясь мыслями в те дни, когда он еще смеялся…
Бабушки нет дома — она отправилась куда-то с ответным визитом, — поэтому меня встречает экономка, миссис Джонс. Она интересуется, хорошо ли я доехала, и я отвечаю — да, прекрасно… все как полагается. Больше нам нечего сказать друг другу, и она просто ведет меня вверх по лестнице; мы минуем два пролета, и я оказываюсь в своей спальне. Это задняя комната, окна выходят на каретные сараи за домом и на узкую дорожку, что ведет к домикам, где живут кучеры с семьями. Пейзаж тусклый и грязноватый, и я пытаюсь представить, каково это — постоянно убирать навоз, подносить лошадям сено и все время видеть перед собой великолепный особняк, полный величественных белых леди, которые могут получить все, чего им только пожелается.
Переодевшись к ужину, я снова спускаюсь вниз. На площадке второго этажа я останавливаюсь. Отец и Том о чем-то спорят за неплотно закрытыми дверями библиотеки, и я подхожу поближе, чтобы послушать.
— Но, отец, — говорит Том, — неужели ты думаешь, что это так уж разумно — нанять кучером иностранца? Осмелюсь предположить, для такой работы можно найти множество трудолюбивых англичан.
