Ударил Олекса челом Дмитрию, взмолился слезно:
Прости, княже, в позоре живу, Филипп мой совсем от рук отбился, сладу с ним нет! Уж и вразумлял я его, и поучал, да все попусту. Видать, сладка та вдовица Лукерья.
Ты, боярин Олекса, человек именитый, ужели на Лушку управы не найдешь?
Я, княже, повел с ней речь, да она на меня грудью поперла.
Дмитрий весело рассмеялся:
А что, боярин, может, тебе и согрешить с ней не грех?
Олекса сплюнул:
Не по зубам мне, княже. А она мне сказывает: «Я баба молодая, мне мужик потребен, и я твоего Фильку с кашей съем».
Расхохотался Дмитрий:
Я, боярин Олекса, чем могу помочь тебе? Да и душой бабьей не волен я распоряжаться.
Тысяцкий потеребил бороду, хмыкнул:
Оно-то так, княже, однако помочь моей беде в твоей силе.
Дмитрий брови поднял:
Как, боярин?
Телом Лукерьи ты не вправе распоряжаться, а вот Филипп… Увези-ка ты его из Новгорода, от греха подале. Возьми его в свою дружину младшую. Дюже кровь у него играет.
Призадумался Дмитрий: «Есть правда в словах Олексы. Да ко всему Филипп бывал в Копорье».
Пойдет ли сын твой в гридни, в младшую дружину?
Олекса обрадовался:
В согласии он. Да и впрок ему,
Ну, Олекса, быть по-твоему. Возьму.
Тысяцкий хотел уже уходить, как Дмитрий заметил:
Ох, боярин Олекса, лютым недругом ты будешь у Лукерьи.
То, княже, бабье дело…
И оказался Филька на службе у великого князя Дмитрия.
* * *
После Рождества установилась сухая и ясная погода. Мороз держал, и по утрам лес наряжался в серебристые одеяния. Чуткое эхо откликалось звонко, будто затевая разговор, и новгородцы утверждали: леший беседу ведет.
Выступили на рассвете, едва небо поблекло. Через городские ворота, именуемые Переяславскими, что на запад глядят, дорогой на Ладогу потянулся поезд в полсотни саней. На первых розвальнях гридни, к саням подседланные кони приторочены. Часть обоза загружена кожаными мешками с крупой, коробами с мороженым мясом и салом вепря, овсом для лошадей.
Гасли, перемигиваясь, звезды, алел восток. Великий князь с воеводой ехали в крытой санной кибитке, переговаривались.
Заночуем в Тесове, — сказал воевода. — От Тесова дорога лесом пойдет, а дальше места болотистые.
Проследи, воевода, чтоб гридни коней берегли: по утрам мороз злеет.
На восьмой версте от Новгорода свернули с ладожской дороги на Копорье, в страну моря Варяжского. Зажатая между вековыми лесами, ледяная дорога на проглянувшем скупом солнце отливала голубизной.
Из Ладоги Довмонт весть подал: вскорости на Копорье подастся, — заметил Дмитрий.
