— Кёко! — окликнул меня Ватару, когда я уже собиралась нырнуть в дыру, проделанную в живой изгороди. Я оглянулась. Его белые передние зубы поблескивали в темноте. — На это нельзя обижаться.
— Что?
— Ну то, что Юноскэ с Эмой постоянно этим занимаются. Это, понимаешь… — Ватару сглотнул слюну, — не знаю, как сказать… Это неприкосновенно и абсолютно естественно.
Я прыснула со смеху:
— Конечно, понимаю. С чего ты вдруг стал говорить такие банальные вещи?
Ватару промолчал. В воздухе разливался сладкий летний запах древесных соков.
— Я люблю тебя, Кёко, — отрывисто произнес Ватару. Я почувствовала, как мое горло сжимается от волнения, надежды и тревоги. — Очень люблю.
— Да… Почему?
— Разве ты из тех, кто не позволяет мужчинам признаваться в любви без объяснения причин?
Я отрицательно помотала головой. Глоток воздуха с сухим звуком прошел через сдавленное горло.
— Я не поэтому спросила. Просто…
Повисла тягостная пауза. К глазам подступили слезы. Не понимая, чего это я так разволновалась, и чуть не плача, я тяжело вздохнула и выпалила:
— Просто столько всего было. Столько всего за такое короткое время… И вдобавок еще твой рассказ, и эти двое вдруг начали любить друг друга прямо при всех… Я сама не знаю, что на меня нашло.
— А что было-то? Ну, например?
Прежде чем он успел договорить, слова уже хлынули из меня потоком:
— Сначала меня посадили под домашний арест за организацию комитета борьбы, потом ранили на демонстрации… Ты знаешь, как теперь боюсь этих демонстраций? Просто до ужаса боюсь! Мне даже сны снятся. Будто меня щитами штурмовых отрядов разрывает на две половинки. Но при этом я сознание не теряю. И вижу, как мои внутренности начинают кусок за куском шмякаться о бетонные плиты. А я кричу: «Не хочу! Не хочу! Все равно не пойду домой!»
— Я тебя понимаю.
Я подняла голову, шмыгнула носом и закусила губу.
— Прости, — тихо сказала я. — По сравнению с тем, что ты нам рассказал… это все, наверное, детский лепет.
— Не надо сравнивать со мной. То, что ты сама чувствуешь, — это важнее.
— Я терпеть не могла, когда мне говорили, что я воспитывалась как принцесса. Не хотела, чтобы меня называли миленькой Кёко, воспитанной и послушной, которая росла в нормальной семье, с папой и мамой, и никогда не знала нужды в деньгах. Я хотела быть не хорошей и порядочной, а, наоборот, испорченной и плохой. Только и всего. Но я устала так жить. Смертельно устала. Не могу больше притворяться. В конце концов я так запутаюсь, что перестану понимать, кто я на самом деле.
