— Очень приятно, — ответила я. Как и во время нашей первой встречи, каштановые волосы Эмы были подстрижены «под Сесиль». На ней была желтая футболка в обтяжку и мини-юбка оливкового цвета. Ее грудь, не стесненная лифчиком, выпирала так сильно, что, казалось, футболка вот-вот лопнет. Под тканью торчали вверх два маленьких аккуратных сосочка. В некотором роде было странно, что такая большая грудь нависает над такой узкой талией и подтянутыми, почти мальчишескими бедрами. Но похоже, что Эма не обращала на свою грудь ровным счетом никакого внимания. Она резко вскочила, принесла из соседней комнаты открывашку и стакан, и шлепнулась на пол возле меня.
— Кёко, ты любишь Мика Джаггера? — спросила она, открывая бутылку с Колой.
— Люблю, — ответила я. Воздух вокруг меня наполнился запахом вспотевшего тела Эмы.
— Самый большой кайф — это сидеть здесь вот так, ничего не делая, и слушать голос Мика. Потому что эти двое, когда бы я ни пришла, гоняют только свою классику. Но это же скукота! А я просто фанатка Мика. Эту пластинку, кстати, тоже я принесла. Будешь Колу? Или, может, тебе лучше пива?
Я ответила, что выпью Колы, и взяла протянутый Эмой стакан.
Комната для чайной церемонии была величиной в четыре с половиной татами[27]. В соседней комнате было три татами. Видимо, эта комната когда-то была полностью переделана: в ней находилась мини-кухня, маленький туалет, а также встроенные книжные полки и вместительный стенной шкаф.
Посередине высокого потолка проходила балка, к которой наискосок были прибиты доски. В главной комнате, застеленной дешевым ковром пепельного цвета, стоял низенький письменный стол, но больше ничего, похожего на мебель, не было. На ковре и на письменном столе громоздилось огромное количество книг, которые, впрочем, были уложены таким образом, что не создавали ощущения беспорядка.
Оба окна в чайной комнате были закрыты частым бамбуковым переплетом. Разорванная в некоторых местах бумага на перегородках-сёдзи[28], пожелтевшая от табачной смолы, была заклеена фотографиями, вырезанными, судя по всему, из журнальных разворотов.
Я подошла к открытому окну и выглянула на улицу. В нескольких метрах от меня стояла калитка, сплетенная из бамбуковых стеблей. За ней вдалеке виднелось массивное здание главной усадьбы, выполненное в стиле «сукия-дзукури»[29]. Рядом с бамбуковой калиткой, которая за время сезона дождей впитала в себя столько влаги, что стала темно-коричневой, стоял каменный фонарь. Весь обросший мхом, этот фонарь выглядел неестественно большим и каким-то зловещим. На верхушку фонаря сел воробей. Затем он громко чирикнул и, мелко трепеща крыльями, улетел в сторону сада главной усадьбы.
