Моим родителям, которые весьма настороженно относились к студенческому движению, я представила его как «отличника учебы», хотя на самом деле к тому времени его уже давно исключили из старшей школы за бурную антивоенную деятельность, и он, особенно не скрываясь, мотался между Токио и Сэндаем по делам своей фракции.
Меня, тогда еще в сущности ребенка, К. привлек прежде всего нестандартным образом мыслей, но что он думал обо мне — я на самом деле так и не поняла. Он обращался со мной, как с карманной куколкой, и таскал за собой повсюду, куда бы ни шел. О своей общественной деятельности, как, впрочем, и о личной жизни он особенно не распространялся, и все наши беседы в основном сводились к обсуждению прочитанных книг, поэзии, фильмов, либо просто к полушутливой болтовне ни о чем.
Он любил ко мне прикасаться… к плечам, рукам, ладоням, коленкам… во время разговора его пальцы всегда касались какой-нибудь части моего тела. Но ничего сверх этого он себе не позволял. Даже когда, оставшись наедине, мы обнимались под покровом ночной темноты, его прикосновения были на удивление целомудренными.
Один раз я нарочно схватила его ладонь и прижала к своей груди. Мы тогда возвращались со свидания и забежали в какой-то парк. Лил холодный проливной дождь. В сыром свете ртутной лампы я подняла глаза и с бешено колотящимся сердцем посмотрела на К.
Через лифчик я почувствовала, как его теплая рука касается моей маленькой упругой груди. На мгновение он замер. Затаив дыхание, я ждала, что он будет делать дальше. От смешанного ощущения страха и надежды у меня закружилась голова.
К. коротко улыбнулся и сказал:
— Ну-ну, довольно!
Он произнес это так, словно одергивал расшалившегося щенка. И как только он это сказал, мой поступок стал выглядеть невероятно глупым и неуместным.
Я моментально улыбнулась в ответ. Вот, собственно, и все, что между нами было. Желая навсегда стереть из памяти этот случай, мы пошли дальше под одним зонтиком, подшучивая друг над другом и обсуждая погоду.
Он поцеловал меня только один раз. Мы стояли недалеко от реки Хиросэгава, под пронизывающим северным ветром, и К. боязливо ткнулся в меня губами.
Его поцелуй показался мне до смешного неумелым. Я даже подумала, может быть, он вообще поцеловал девушку первый раз в жизни. А после этого он сказал: «Прости, Кёко».
Странно, но когда он произнес эти слова, я тут же поняла, что за этим последует. К. привлек меня к себе и, прижимаясь щекой к моим растрепавшимся на ветру волосам, глуховатым голосом сказал:
