Солнышко уже повернуло к своему ночлегу, а нам идти да идти. Ни одной попутной подводы! Хоть бы немножко подвёз кто-нибудь. Как мы прошли центр Шапши, я не помню, но у деревни Середней мы совсем обессилели, свалились в траву между двумя банями и… уснули!
Господи, как сейчас не вспомнить присловье из каждой русской сказки: «долго ли, коротко ли»?
Долго ли, коротко ли мы спали в этой благословенной траве между двумя баньками деревни Середней? Не знаю. Баньки эти и сегодня стоят в деревне Середней… Сколько бы раз в год ни ездил я, на казённой ли, на собственной, на попутной ли, всегда вспоминаю то путешествие и наш сон в высокой траве. Останавливаюсь. Если еду не на автобусе, то всегда выхожу хотя бы на минуту. Вспоминаю Вадика из рода Перьят. Жив ли он, и если жив, — то где? Как ласков, как добр и бесхитростен был взгляд его ясных синих очей! Не боюсь выглядеть сентиментальным и называю его глаза очами, хотя я не помню точного имени.
Долго ли, коротко ли спали в траве двое мальчишек, но их разбудила петушиная песнь, не крик, не песня, а именно песнь! Петух-красавец зашёл между нами (мы спали вблизи друг от друга) да так спел, так прогорланил, что мы пробудились одновременно и оба дружно испугались звуков, вы летевших из петушиного горла.
Краткий сон и мощная петушиная рулада вдох нули в нас новую силу, подняли на усталые ноги, двинули нас по дороге к деревне Борисовской.
Солнышко склонилось уже к горизонту, жара сенокосная пошла на убыль, голод в нас приутих, притихла слегка и усталость во всём теле, а ноги опять, уже у мельницы, которая молола напротив деревни Леунихи, ноги наши опять не слушались… Поддержал наш ход в Азлу какой-то попутчик, может, мужик, может, парень, может, какая женщина. С попутчиками положено говорить, отвечать на вопросы, так мы и пришли в Азлу. А от Когарихи до Тимонихи всего семь вёрст! До Алфёровской на версту больше. Не помню, как мы расстались с мальчиком из рода Перьят…
Рассказывая сейчас про этот род, я думаю о России. Вернее, о Святой Руси, воспетой Некрасовым, Блоком, Тютчевым и Твардовским. Да что толковать о них, если поэтами-то были и многие простые крестьяне, пахари и кормильцы всего народа! Даже Маяковский, чуждый крестьянству, сочинил и зарифмовал такую чушь: «Сидят крестьяне, каждый хитр, землю попашет, попишет стихи…» Не ручаюсь за точное цитирование «горлана-главаря».
Сейчас мне хочется рассказать об одной неоконченной крестьянской поэме. Только прежде надо бы вспомнить о Петре Евгеньевиче Астафьеве… Многие ли читатели держали в руках его книгу «Философия нации и единство мировоззрения»? Впрочем, и в моей библиотеке эта книга появилась всего несколько недель назад… Не пере стаю удивляться, почему никто из профессиональных писателей, критиков, литературоведов до сих пор не написал никакой рецензии на эту книгу? Неужто все стали так равнодушны к своей истории, к своей культуре, к своей науке, к своей религии? Удивительно! Это надо же так «оборзеть», чтобы не замечать даже такие явления, как мыслитель П. Е. Астафьев! Одна его книга спасла бы от либеральной тупости целое поколение думающего юношества. Я готов почтительно поклониться Леониду Ивановичу Бородину, главному редактору журнала «Москва», сказать спасибо его соратникам, издающим такие книги. Как жалко, что я узнал об этом философе только сейчас, приближаясь уже к своему семидесятилетию. Один его спор с Владимиром Соловьёвым чего стоит…
