Я не хочу быть от чего-то зависимым — будь то водка, героин, телевизор или даже она. Мне хотелось бы думать, что это любовь, но это — игла, это — дорожка белого порошка на зеркале, это — бутылка, брошенная в подъезде.
Я смотрю на луну — и луна смотрит на меня.
Темное время суток
Я бреду по улице наугад.
Город пуст. Дважды длинные серебряные лимузины бесшумно пролетают мимо. Долго не встречается никто.
Сворачиваю за угол. На обочине дороги сидит девочка лет пятнадцати; она обнимает тонкими пальцами колени, обтянутые джинсовой тканью, бесформенный пуховик велик для хрупкой фигурки.
Девочка смотрит вдоль улицы, в электрическое марево, смешанное в дрожащее желе с ночным мраком. Я вижу в профиль ее остренькое личико, бледное, с синяками под глазами, выражающее боль ожидания и холода. Светлые волосы собраны на затылке в пучок — пучок торчит из-под вязаной шапочки.
Я подхожу. Она удивленно смотрит на меня. Глаза громадные, синие.
Ждешь одного из них, спрашиваю я.
А то, кивает она. Закурить есть?
Не курю, говорю я с сожалением. Замерзла?
Придет и согреет, улыбается она. Передние зубы еще заострены снизу меленькой пилочкой, как у школьницы.
Почему — здесь, спрашиваю я.
А где, усмехается она. Все закрыто, кроме заведений для чумных. Не домой же его звать. Родичи убьют.
Его убьют?
Меня. Но его тоже есть кому убить. Упокоить, в смысле. Мать позвонит в контору охотников — мне это надо? Он меня любит.
А почему ты живая, если любит, спрашиваю я.
Она устало пожимает плечами.
У него тоже много всего… Кодекс, Старшие, Зов… Так и мыкаемся. Смотри.
Гордо подтягивает вверх рукав пуховика, потом — рукав тоненького пуловера. Рука до локтя в шрамах — старых, свежих и едва закрывшихся. Девочка лижет кровоточащую ранку.
Поцелуи, спрашиваю я.
Ага, кивает она радостно. Он поцелует — и потом ходишь, как по облаку. Не надо есть, не надо пить, чувствуешь себя такой легкой-легкой… Родичи придираются, училки в школе всем листовки раздают, все время болтают по ящику… Эта передача, «Вера против Смерти», каждый день в восемь вечера, знаешь? Мои каждый выпуск смотрят. Если уж очень счастливой выглядишь, задирают рукава, под воротник заглядывают или пытаются накормить. А жратва такой мерзкой кажется… Ничего, скоро помру им назло — вот мы с моим зайчиком поржем тогда!
Ад, говорю я. Да?
Брось, смеется девочка. У нее чудесный смех. Я почти завидую ему. Неужели ты не знаешь, говорит девочка, что в начале времен Творец создал мир-абсолют и людей по собственному образу и подобию. Вообще-то Он хотел, чтобы в этом мире царило вечное добро. Но у людей была свобода воли, а по образу и подобию — значит, как сам Творец, они заключали в себе Все. Вообще Все, понимаешь?
