Грин выслушал, окаменев лицом.
— Я не отметаю, — сказал он тихо, когда отец Николай высказался. — Я готов драться с нечистью хоть у них в тылу. Я вообще на все готов. Но я хочу знать правду.
— Господь сказал: «Я есть Истина».
— Да понимаю я! И не спорю! Я вообще не так глобально, я хочу только конкретного ответа на конкретный вопрос: почему тут, на Земле, творится чч… всякая фигня, а на небе и не почешутся? Я не себе помощи прошу. Я солдат. Я про других. Про тех, кто сам защититься не может.
Отец Николай вздохнул.
— Начинается… Илья, не стоит уподобляться самовлюбленным щенкам, которые думают, что небеса должны все за них решить.
— Батя, за что мы бьемся? За добро тут, у нас дома, или — за царствие небесное?
— Что касается лично тебя, Илья, — сказал отец Николай, — то тебе неплохо бы подумать о своей душе.
— А если я не хочу воевать за зарплату? — спросил Грин безнадежно. — А если любая корысть, даже такая, мне противна, что тогда? И еще — если тот вамп при жизни был хорошим парнем, который не смог сопротивляться? Как вы, отец Николай, и как мой Ванька, а? И рядом человека со стволом не нашлось?
— Как легко этот бес заставил тебя сомневаться, — усмехнулся батя. — А ведь ты сам сказал, что он вовсе не пытался раскаиваться в убийствах. Мало же тебе надо, чтобы сломаться, Илья.
Грин встал. Его запал уже прошел, он погас, его лицо уже выражало привычное терпение — обыкновенную реакцию на невозможность объяснить. Иван, уверенный, что отцу Николаю можно объяснить все, потянул его за рукав обратно на стул, но Грин только чуть усмехнулся.
— Я не сломался, батя, — сказал он уже очень спокойно, без тени запальчивости. — Я хочу кое-что для себя решить, а вы меня даже не слушаете. Все общие слова, общие слова… А Евангелие я и сам перечитаю, если что. Ванюха, ты со мной?
— До свидания, отец Николай, — пробормотал Иван, краснея. — Вы меня простите, я с ним по дороге поговорю. Он устал до смерти — днем работает, ночью воюет…
— Приходи, когда отдохнешь, Илья, — сказал батя. — И постарайся не прислушиваться к лжи.
— Я видел очень немного таких, которые врут под дулом, — сказал Грин холодно. — До свидания, отец Николай. Простите.
Иван догнал его уже на лестничной площадке; матушка закрыла за Иваном дверь и вид при этом имела огорченный.
Грин спускался по лестнице, насвистывая «Прощание славянки», но казался, скорее, злым, чем веселым.
— Грин, — сказал Иван обиженно, — ты что, с цепи сорвался?
