Не могу понять, отчего сегодня на рынке так людно. Копошатся, как муравьи перед дождем. Налегая на прилавок, трогают бирюзовые фигурки; до хрипоты препираются с продавцом коз; шутят с кукурузными тетками; цокают языками у загона для ослов. Я прислушиваюсь к обрывкам разговоров: ничего интересного. Погода, урожай. Кто у кого родился, кто на ком женился. Домой никто не торопится. Даже те, кто должны работать в полях, толкутся на рынке, хотя каждому известно: урожай надо как можно быстрее собрать и припрятать — от непогоды или от монстра. Если бы у меня была земля, что осталась от папы с мамой, я бы так и делала, можно не сомневаться. Да только я была слишком мала, когда их утащил визгль, и земля отошла в арендный банк. Теперь она стоит под паром у доброго горожанина Тэтчера.
Вдыхая морской запах, я ищу глазами своего мальчишку. Его отец обосновался двумя ступенями ниже меня, беседует со старикам. А вот и сынок! Уже торгует, сгоняет мух с жирного обезьянца, выложенного напоказ. Судя по размеру мешка, парочку тушек уже продал. Я вижу, как шевелятся его губы и даже могу расслышать слова:
— Свежие обезьянцы, прямо с дерева! С чесночным корнем, да с картошечкой — пальчики оближешь! Нежнее домашнего кролика! А ну, подходи! Свежие обезьянцы, еще теплые!
Ну, за домашнего кролика не скажу: в детстве наверняка пробовала, но сейчас уже не помню. А вот дикие — редкая гадость. Жилистые, горькие. Однако лучше, чем ничего, когда бродишь за городом…
И тут у меня перед носом появляется такое, что я напрочь забываю о милом мальчишке, и о кроликах, и вообще обо всем на свете.
По виду оно как камешек: гладкий, бисквитного цвета, размером с ноготок. Лежит себе на ступеньке, рядом с моей ногой — и вдруг начинает дрожать. Какое-то время я сижу в оцепенении, потом достаю нож и прижимаю камешек острием. В рукоятке отдается едва заметная дрожь, идущая изнутри. Я совсем не чувствую страха, даже когда по камешку пробегает трещина. Уж кому-кому, а мне довелось повидать, как вылупляется всякая живность! От птицы-скрипуньи до тех лягушат в ручье Фенни, что лезут у мамаши прямо из спины. Новорожденный жучок стряхивает остатки скорлупы — я по-прежнему ни капельки не боюсь, только любуюсь округлой глянцевой спинкой, отливающей то красным, то зеленым, смотря как падает свет. Красивый жучок! Как драгоценный камешек.
А потом я замечаю длинный черный хоботок. И рука моя намертво вцепляется в чье-то плечо. Которое, конечно же, оказывается плечом Харроу-старшего.
