Но повсюду царили две наглые шумные бабы, жрали, пили, орали похабные песни, принимали подружек и открыто, не таясь, насмехались над ней, Марусей.
Романа она практически не видела: уходил он рано, приходил поздно, а по выходным Маруся старалась дома не оставаться. Но однажды, доведенная до отчаяния, она подкараулила его под дверью и пригласила зайти в свою комнату.
Она собиралась быть строгой и лаконичной и предъявить ему жесткий ультиматум, но голос срывался, и она сама чувствовала, как неубедителен и странен ее жалкий лепет.
— Ничего не понимаю! — удивился Роман. — А кто тебе не дает пользоваться кухней? Сама же сидишь в своей комнате, как отшельница. Будь проще, и к тебе потянутся люди! — весело заключил он и повернулся, собираясь уйти.
И Маруся, расстроенная тем, что задуманный ею холодный протест обернулся слезливыми жалобами и ни к чему не привел, заторопилась, пытаясь исправить положение:
— Я требую, чтобы они покинули квартиру!
— Напрасно требуешь. Это моя мать и моя женщина, и они имеют полное право находиться в моем доме.
— Но это и мой дом тоже! И если не можешь навести в нем порядок, давай тогда разменивать квартиру. Ты сам предлагал…
— А нам и здесь хорошо! — раздался из коридора голос бывшей свекрови.
— В таком случае, — задохнулась от возмущения Маруся, — я восстановлю порядок через суд.
Это была ее стратегическая ошибка: она первой пригрозила противнику, и ответный удар последовал незамедлительно. Лютовала в основном рыжая Тамара и делала это очень по-хитрому — когда в доме, кроме них двоих, никого больше не было, даже свекрови.
Она открывала Марусину дверь и говорила ей с порога разные гадости, грозя упечь в психушку, а еще лучше — урыть на кладбище. Маруся делала вид, что читает, считая ниже своего достоинства вступать с хулиганкой в дискуссию, но сердце билось как бешеное, а ладони покрывались противным липким потом — она боялась, что Тамара не совладает с собой и физически выместит на ней свою злобу.
— Ну, Ромаша, и грязнуля же твоя бывшая жена! — громко говорила она в коридоре. — Опять обосрала весь унитаз. Раковина в соплях. Я, конечно, надела перчатки, все отмыла. Но ведь противно! Чуть не стошнило, ей-богу! Хоть бы ты ей сказал, чтоб она за собой убирала…
Юлька ничего этого не знала, кроме развода, конечно, сообщение о котором не слишком ее удивило. Она писала, что учит французский и уже добилась больших успехов, сама водит «вольво», а Рождество они с Франком провели в Париже, что недавно они купили чудесный домик в небольшом городке Зебрюгге на побережье Северного моря, где вечерами на набережной местные жители гуляют с маленькими собачками, и, когда дует сильный ветер, собачки летят на поводках за своими хозяевами, как пушистые воздушные шарики…
