— Придется есть мясо, — раздраженно отозвался он. — Что мне остается? — Он взял вилку и нож. — А что вы там состряпали на второе?
— Пудинг, мистер Ланг. — Улыбка у нее была жалкая, в ней сквозила угодливость. — Вас это устроит?
Он кинул на нее сердитый взгляд:
— Откуда мне знать, если я его еще не пробовал?
Ким затаила дыхание.
— Ох, да, мистер Ланг. — Она снова заискивающе улыбнулась. — Я сказала, не подумав.
Он отложил вилку и нож, сложил руки на груди и презрительно уставился в ее красное от стыда лицо.
— Мисс Пейтон, хочу вас предупредить, — я говорю это всем домработницам, — больше всего на свете я ненавижу заискивающих женщин. От вашего не в меру услужливого подобострастия меня тошнит.
Она глубоко вздохнула, чуть не потеряв самообладание, но в самом зародыше подавила желание ответить ему резкостью.
— Мистер Ланг, могу я позвать к столу вашу дочь?
Он снова принялся за еду.
— А что вы ей собираетесь подать — ту омерзительную стряпню, которой вы пытались накормить меня?
— Вы имеете в виду мой пирог с сыром и луком? Да, мистер Ланг.
— Тогда она не будет есть со мной. Она будет есть с вами на кухне. Я вам уже сказал, что не выношу лукового запаха.
— Тогда мне стоит, — сказала она с натянутой улыбкой, — готовить их почаще, не так ли, мистер Ланг? — В сердце ее забурлил настоящий фонтан радости, когда она заметила изумление, отразившееся в его глазах. Она закрыла дверь в столовую и пошла наверх, чтобы привести Кэнди, шаги ее были легкими и радостными, как и ее настроение.
Но ее вновь обретенная жизнерадостность длилась недолго. Она нашла Кэнди в спальне — та лежала на животе на полу и рассматривала разложенные перед ней комиксы.
— Кэнди, дорогая, пора идти пить чай. — Ким постаралась поласковей улыбнуться, несмотря на ледяную ненависть в глазах. Ким думала, что ей придется уговаривать девочку, но та покорно поднялась и безропотно двинулась следом, молча и равнодушно помыла руки.
Ким беспрекословное послушание девочки показалось подозрительным.
— Ты будешь пить чай со мной, а не с папой. Ты не против?
Кэнди пожала плечами, но в глазах ее безошибочно читалась убежденная ненависть. Ким было бы легче, если бы она капризничала, визжала, топала ногами, только бы не эта холодная, пугающая покорность.
Они ужинали молча. Когда Ким принесла в столовую пудинг, мужчина, сидевший в одиночестве за столом, принял его так же молча. Да, и отец, и дочь под стать друг другу, подумала Ким. Оба достигли высокого искусства в своей необщительности.
