Восхождение герцога на помост, торжественная речь и прочее пролетели мимо моего сознания — с детства ненавижу церемонии! Очнулся, только когда снова затрубили трубы и на помост вышел рыцарь Генрих. Из одежды, что называется — один меч. Ну, почти. Тонюсенькая белая рубашечка с нашитым на нее огромным крестом, по-пижонски напяленная моим противником, за таковую на прохладном ноябрьском ветерке считаться не могла. Фанатик, одним словом! Не обращая внимания на меня, он проследовал прямиком к епископу, бухнулся на колени и испросил благословения. И только по получении оного вернулся в центр помоста и впился в меня ненавидящим взглядом.
Опять что-то залопотал разодетый герольд и, наконец, после, видимо, кодовой фразы: «Пусть рассудит Господь» трубы возвестили начало боя. Подавив привычное предбоевое волнение, медленно пошел навстречу своей жертве. Именно так — как жертву — я воспринимал бедного Генриха, и никаких сомнений не испытывал. Сомнения в такой ситуации — верная гибель! Сократив дистанцию я, как учили когда-то на занятиях по рукопашке, мягко ушел в сторону. Мой противник не стал затягивать и с ходу сделал выпад мечом. Проверочный, я его легко парировал. Ступил вперед и тоже махнул секирой. Тот даже не стал отбивать — просто неуловимым движением ушел в бок. Умеет, блин! Нельзя затягивать — как только он поймет, что фехтовальщик из меня никакой, сразу же зарежет, как барана!. Но я и не собирался устраивать здесь длительное цирковое представление. Отшатнулся в сторону, якобы случайно открывая для атаки левый бок. Противник, на что я и рассчитывал, тут же нанес туда сильный рубящий удар. Который я резко парировал уже снятым с «предохранителя» оружием. Глухой звон столкнувшейся стали, небольшая, вряд ли заметная со стороны голубоватая искра и слабый вскрик рыцаря, недоуменно уставившегося на свой вдруг оказавшийся на помосте меч.
Вообще-то, убивать в судебном поединке необязательно, достаточно, если противник признает свое поражение. Но Генрих может потом рассказать о странном ударе в руку, возникнут подозрения… Поэтому он был приговорен. Может быть, жизнь в средневековье на меня так повлияла, не знаю, но колебаний не было — он-то бы меня убил безо всяких колебаний, и я это прекрасно понимал. Поэтому без промедления всадил ему в ничем не прикрытое горло острое навершие своей секиры. Узкий наконечник почти без сопротивления пробил шею насквозь и вышел с той стороны. Только позвонки хрустнули.
