— Ты, мама, куда нарядилась опять?
Мать недовольно ответила:
— Не твое дело... Мала еще. Много будешь знать, скоро состаришься.
В эту минуту вошла тетка Пелагея. Она помолилась на иконы и, заглянув на кухню, спросила с ядовитой усмешкой:
— Перед кем это ты вырядилась, сударушка?
Лукерья промолчала.
— Тебя я спрашиваю, бесстыжая?.. Из каких это видов гулянкой занялась? Где вечор была?
Лукерья упорно молчала, а Пелагея, краснея от злобы, подступала к сестре:
— Мать ты дочери или нет?.. Тебе я говорю?.. Отберу я девку у тебя... Отдам в монастырь ее. Ах ты, потихоня!.. Только я еще узнаю... Приду со старостой и все твое имение опишу. Что выдумала, а!?. У мужа еще ноги не остыли, а она... Что выдумала?!.
Лукерья схватила ватную кофту, торопливо надела ее на себя. Подвязала голову пестрым кашемировым платком и, встав перед сестрой, сказала:
— Нонче нет такой моды, чтобы имущество описывать у матери. Тебе ладно, у тебя под боком кормилец-мужик, ты не знаешь нужды, а я... Тошно мне!
Пелагея шагнула было к сестре, но та показала ей два кукиша.
— На-ка, выкуси...— А потом обратилась к дочери: — Огня до меня не зажигай, я скоро приду.
Не слушая больше сестры, Лукерья быстро вышла. Оля сидела на печке, Пелагея, постояв с минуту, сказала:
— Я тебя в монастырь охлопочу, ужо погоди, Олютка. Пойдешь в монастырь? Что молчишь?.. Нарядная будешь ходить, галоши носить будешь. Там хорошо, учиться будешь в школе.
Олю соблазняло обещание тетки. Она мысленно представила себе, как она в блестящих новых галошах, в черном платье будет ходить в школу.
Пелагея постояла в раздумье и вышла.
Мать пришла поздно и долго возилась у двери, а потом нетвердой поступью прошла вперед. Слышно было, как она ощупью нашла в печурке коробку спичек, забрякала ею и чиркнула спичку.
— Олютка,— крикнула она.
Дочь не отозвалась.
— Спишь? Ну, спи.
Она снова чиркнула спичку. Спичка потухла, и коробка упала на пол. Мать долго возилась, искала спички, тихо ругалась:
— Где вы тут?.. Тьфу!.. Окаянные!.. Тьфу!.. Чтобы вам!.. Тьфу!..
Отыскав спички, она принялась зажигать лампу. Спички вспыхивали и гасли. Слабый свет на мгновение освещал ее лицо. Посапывая носом, мать сердито ворчала:
— Я вам покажу!.. Тьфу ты, окаянная спичечка!
Треснуло и покатилось по столу стекло от лампы.
Наконец, Лукерья зажгла лампу и стала раздеваться.
Оля украдкой смотрела с печки. Мать, пошатываясь, ходила по избе. Лицо ее было красное. Она грузно свалилась на кровать и, растянувшись на спине, широко раскинула руки. Ее дыхание было громко, прерывисто. Смотря неподвижными глазами в темный потолок, она что-то обдумывала, потом улыбнулась и крикнула:
