Утрами Сидор вставал и уходил на работу, а возвращался только к вечеру «навеселе».
Оля сразу узнавала его далекий голос. Соскакивала с печки, подбегала к окну и смотрела на улицу сквозь закиданное снежными узорами стекло.
— Дядя Сидор идет опять пьяный.
А Сидор, неспешно шагая по дороге, старательно выводил звонким тенором свою любимую песенку:
Как за реченькой быстрой —
Становой едет пристав.
Ой, горюшко-горе!
Становой едет пристав.
Ох, горюшко-горе!
Становой едет пристав.
А за ним письмоводитель —
Деревенский грабитель.
Эх, горюшко-горе!
Деревенский грабитель.
Оля дышала на стекло, на льду протаивала дырка, и через нее девочка смотрела в зимнюю мглистую ночь, прислушиваясь к песне:
В нагольном тулупе
Во всю прыть сотский лупит.
Эх, горюшко-горе!
Во всю прыть сотский лупит.
Позади всех на паре
Едет урядничья харя.
Эх, горюшко-горе!
Едет урядничья харя.
Они едут за делом,
Поднимать мертвое тело.
Эх, горюшко-горе!
Поднимать мертвое тело.
Сидор приходил веселый. Закинутая немного назад голова его с редкими, мягкими рыжеватыми волосами и лысинкой в пятачок слегка покачивалась, глаза, смеясь, искрились. Он торжественно ставил на стол распечатанную бутылку с водкой, небрежно выкидывал из глубокого кармана плисовых шаровар две-три копченых воблы, садился на лавку и говорил всегда одно и то же:
— Обыкновенно... Правильно...
Как-то раз он пришел весь измазанный патокой. Встал среди избы и с пьяной улыбкой сказал:
— Лижите меня... Ну?
Борода и волосы его были склеены патокой, а на овчинном полушубке стеклянели жирные пятна.
Лукерья, брезгливо топыря пальцы, принялась раздевать Сидора.
— Где хоть тебя носило?
— Я?.. У Митрошки Карпова был в лавчонке и кадушку с патокой пролил, а в патоку эту тело мое вдруг упало... IB патоке искупалось... Лижите меня, говорю я вам!
Оля расхохоталась. Сидор посмотрел на печку, где сидела девочка, и тоже захохотал. Потом, стащив с себя полушубок, полез к ней.
— Милая моя! Мать ругается твоя, а ты смеешься. Добрая душа твоя. Смешной я ведь, верно? Так и надо смеяться надо мною. Дрянной я человечишка.— Он подтянул к себе девочку. Ему захотелось ее поцеловать, но Оля вырвалась и со смехом забилась в темный угол.
— Ладно... Не стою я, чтобы ты меня целовала.
— Ты пьяный.
— А трезвого поцелуешь?
Оля промолчала.
— Ладно, все будет хорошо и обыкновенно... правильно.
Иногда Сидор приводил с собой товарищей. Они садились за стол, пили водку, спорили.
Частенько заходил Кузьма Шалунов — бывший бухгалтер, выгнанный со службы за буйное и странное поведение. Пьян он или трезв — распознать его было трудно: походка его была всегда сбивчива, в движениях — размашистость и какое-то чудаковатое величие. Зиму и лето он носил нараспашку потрепанное ватное пальто.
