Счет остается таким, каким был при нас в Багио. 4:1. Шансы чемпиона велики. Ему достаточно выиграть всего две партии. Надежды претендента ничтожны. Он обязан взять пять партий. Если же учесть, что Карпов проигрывает не более трех партий в год, нетрудно предсказать исход поединка.
Выступая на встрече с писателями Москвы, Анатолий Карпов рассказывал:
— Итак, после семнадцатой партии обе делегации достигли соглашения на основе взаимных уступок. Мы решили, что можем принять некоторые условия претендента, он принял некоторые наши. Однако он взял один за другим два тайм-аута, заявив, что не хочет доставлять удовольствия туристам, которые приехали поболеть за Карпова. Таким образом, он использовал весь лимит тайм-аутов, за что я, конечно, благодарен туристам. С восемнадцатой по двадцать седьмую партию одно приключение следовало за другим. Я упустил выигрыш в восемнадцатой, в двадцатой записал не сильнейший ход. Вдобавок ко всему провели не очень точный анализ. Прошел мимо выигрышного плана и… проиграл двадцать первую партию. Двадцать вторую должен был выиграть. Я сделал семь единственных кооперативных ходов (кооперативный ход — это как бы против самого себя). Мне надо было сделать именно семь таких ходов, чтобы выпустить победу. Мог отложить партию еще на сорок первом ходу, и ее результат не вызывал бы сомнения, но я продолжал почему-то играть, довел ее до сорок седьмого хода. Какой-то заскок, даже не знаю, как это объяснить. Теперь дальше. В двадцать пятой партии я мог выиграть ферзя за ладью и слона, но Корчной находился в цейтноте и имел ужасную позицию. Я не знал, каким ходом проще выиграть. В конце концов пропустил контрудар, и партия закончилась вничью. Наконец после этой многострадальной серии я все же смог выиграть двадцать седьмую партию, и счет стал 5:2. Казалось бы, все.
Ни у кого, в том числе — увы! — и у меня, не было сомнений в том, что «матч сделан», что последнее очко, как созревший плод, само упадет с дерева. Казалось, что способность претендента к сопротивлению иссякла. Но неожиданно психологическое преимущество перешло на сторону Корчного, которому просто уже нечего было терять. Выиграв одну партию, Корчной заявил, что наконец вошел в свою лучшую форму, теперь его ничто не страшит, он разгромит соперника и станет чемпионом мира. Я же попал в состояние, которое, очевидно, точнее всего назвать стрессовым. Мне трудно было садиться за шахматы, трудно было считать, какой-то непонятный произошел сдвиг.
