– Если Вы знаете, что это Рахманинов, то, скорее всего, знаете и произведение.
– Знаю, и что?
– Тогда Вы знаете, что второй концерт – это не для русского человека, а для человека в определенном душевном состоянии.
– Сие витиеватое и есть «два»?
– Да.
– Хотите сказать, что выходите из «ледникового периода»?
Марк молчал. Будто и не прозвучало никакого вопроса.
– Вам никто не говорил, что Вы и Ваша машина внешне безупречны до… подозрительности?
– Я думал, Вы скажете, что «аж противно».
– Красивое меня не отталкивает, но безупречно красивое вызывает раздражение. Я не верю в безупречность.
– Возможно, но Вы справедливо заметили, что мы с машиной безупречны внешне. Внутреннее содержание может иметь недостатки.
– Это меня и настораживает.
– Возможно, Вы не сочтете мои недостатки уродствами.
– Это меня и настораживает.
– Да, возможно.
Повисла тишина. Рахманинов – уважительная причина для молчания. Но Марк, видимо, не любил несанкционированных им пауз в разговорах и заговорил, продолжая некий разговор, который он вел со мной, но без меня:
– Не могу понять, как в Вас сочетаются Вы и Ваши красные сапоги. Я думал, что несу вино весьма легкомысленной особе.
– Значит, Вы все-таки пялились на мои ноги?
– Ну, я же нормальный мужчина.
– Откуда мне знать.
– Вот и я говорю: что общего у Ваших прекрасных утонченных сапог и Вас?
– Размер.
– Возможно.
– У Вас есть другие версии?
– Возможно, но об этом позже. Мы приехали.
Мы приехали в странное заведение на окраине города. Я бы очень обрадовалась, если бы нас не пустили. Но нам открыли, и официант, почтенных лет мужчина, выражал большую радость по поводу нашего раннего визита. Подозрение, что заведение открыли специально для нас, быстро подтвердилось. Вслед за нами дверь опять заперли – до открытия для всех было еще почти четыре часа.
Окраина города, запертая дверь – мое беспокойство росло.
– Здесь совершенно безопасно, – Марк посмотрел на меня вопросительно, – но если Вам здесь не нравится, мы можем уехать. Какие еще я могу дать Вам гарантии?
– Ничего не нужно. Просто я здесь никогда не была.
Я оглядела зал. Всё просто, по-домашнему: семейные фотографии на стенах, старые стулья, льняные скатерти, хрустальные стаканы из детства. Нас проводили за столик, спрятанный от посторонних глаз, если бы таковые были в зале. Столик прятался за крутой винтовой лестницей. Чугунные перила и темного дерева ступени. Закуток, куда мы попали, был стилизован под балкон. Цветы в горшках отделяли нас от остального зала. Столик на двоих, отдельная вешалка для одежды. Фальшивое французское окно с видом на какую-то узкую европейскую улочку.
