Хозяин объяснил:
— Она не злится, она горюет. Ей будет не хватать вас, мадам.
Они сидели у колодца, и хозяин, открыв корзинку, поставил на стол вино.
— Лидия, — спросила мама, — а та шляпа?..
— Она оплачена.
— Но где она?
— Милая мама, — ответила Лидия, — незачем тебе ее видеть.
Месье Бонель сказал:
— Все, как и должно быть, все в порядке. Мадемуазель подумала обо всем.
— Да, Лидия, не забудь посмотреть слова «смена караула» в словаре, это могло бы заинтересовать нашего хозяина. Но это, наверное, просто разговорник для туристов…
Вечер был красив и прохладен, сад казался еще более таинственным, чем обычно.
— Милые дамы, — сказал хозяин, — у меня для вас новость. Англичанин опять прислал телеграмму.
Месье Бонель протянул телеграмму Лидии и пожал плечами.
— Вот так, он не приедет вообще, он отправляется в Египет.
— Весьма иррационально, — заметила мама. — Собственно говоря, жаль, меня позабавила бы встреча с ним.
На следующее утро месье Бонель отвез своих друзей в почтовом автомобиле в аэропорт.
Они вернулись в свою страну как раз, когда наступили весенние дни. Так что, можно сказать, они дважды в том году пережили весну.
В художественной школе был у нас соученик по имени Роберт. Длинный и молчаливый, он постоянно то ли от задумчивости, то ли от усталости ходил, склонив свою большую голову набок. Крайне неразговорчивый, он явно ни с кем в классе не дружил.
Роберт писал красками необычайно медленно, он никогда не доводил до конца свои картины, а большую их часть замазывал белой краской и снова начинал писать, а потом замазывал снова.
Но иногда он картины подписывал. Нам было прекрасно известно, когда он ставил свою подпись, и, хотя никто не смотрел на Роберта, мы знали, чем он занимается. Подпись он выводил с такой же медлительной тщательностью, он все снова и снова смешивал краски для букв и снова их замазывал, созданную им картину не должно было нарушать ничего, что не составляло бы органическую часть его работы, его абсолюта. Когда Роберт наконец достигал желаемого, мы снова могли продолжать свой труд. Мы никогда не подписывали свои картины в то же время, что и он.
Однажды я получила письмо от Роберта. Он положил его на мой мольберт. Он обращался ко мне на «Вы»[10].
Вы так радостны, Вы обладаете радостной легкостью. Насколько я понимаю, нет никого, кого бы Вы не любили, потому что любить легче… Я наблюдал за Вами; Вы летаете вместо того, чтобы взбираться ввысь, пробираться — или ждать.
