— Ах, как вы добры, — сказала она и тут же принялась уписывать бутерброды. — Оставить вам половину?
Но есть мне уже расхотелось. Я сидел и думал, сколько ей понадобится денег, чтобы сойти на берег. Найдется ли в Лондоне какой-нибудь благотворительный отель, готовый приютить заблудившуюся путешественницу? Нужно будет спросить пассажирского помощника, он, наверное, знает…
— Меня зовут Эмма Фагерберг, — сообщила она.
Лежавший рядом пассажир высунул голову из-под одеяла и сказал:
— Хватит болтать! Не дают заснуть.
Эмма Фагерберг вытащила из-под подушки сумочку.
— Вы такой добрый, — прошептала она. — Я покажу вам фотографию моего сына. Вот таким был Херберт в четыре года. Снимок плоховатый, но у меня есть еще много, получше этого…
Однажды февральским днем в горное селение к западу от Аликанте прибыла профессор Виктория Юханссон. Селение, где ей предстояло жить некоторое время у своей крестной дочери Элисабет, было небольшим и очень старым. Узкие дома, плотно прилегающие друг к другу, карабкались вверх по горному склону, точь-в-точь как на красочных открытках с видами здешних мест, которые Элисабет время от времени посылала своей крестной матери.
Поездка была долгой и утомительной. Виктория была несколько разочарована тем, что Элисабет не встретила ее в аэропорту, как они договорились, хотя, скорее, быть может, удивлена; они обе так долго готовились к этой поездке и так искренне ждали ее. Колокольчика у ворот не было. Виктория постучала в ворота, но в ответ ничего, кроме того, что две пестрые кошки шмыгнули вниз со стены и замяукали. Тогда Виктория вытащила из ручной сумки запасные ключи Элисабет и вошла в патио[18]. Оно было небольшим, но почти таким, каким и должно быть: вымощенный камнем дворик, растения в выстроенных, как на параде, пузатых глиняных горшках, а над головой — легкий покров зелени. Виктория поставила чемоданы и сказала самой себе: «Ага, патио». Патио казалось таким надежным, оно отвечало ее мечтам об этой дальней чужеземной стране. Поскольку Элисабет дома не было, Виктория отперла следующую дверь. После яркого солнечного света комната казалась совершенно темной. Там было лишь одно-единственное окошко, совсем маленькое. Его обрамляла ярко-зеленая листва, усеянная апельсинами. «Можно бы высунуться из окна и сорвать фрукты, — подумала усталая Виктория, — если бы точно знать, чье это дерево — Элисабет или, возможно, соседей…» Стояла мертвая тишина. И тут она увидела, что в комнате полнейший беспорядок, все разбросано: платья, бумаги, остатки еды, повсюду следы тревожной спешки, а посредине стола — письмо. Виктория прочитала его стоя: «Дорогая крестная только что узнала мама тяжело больна сейчас же вылетаю самолетом. Надеюсь ты справишься ужасно огорчена что так получилось если газовый баллон кончится Хосе что из кафе возле площади поможет тебе и с дровами тоже он немного говорит по-французски спешу Твоя Элисабет. P. S. Надо бы написать тебе поподробней, но не успела».
