Сможет ли порох, взорванный в открытом пространстве причинить достаточный ущерб? Ладно, если он не знает этого, по-видимому, испанцы тоже не знают; но если первая шлюпка учинит роскошный фейерверк, показав испанцам, что их ждет после второго, они точно будут напуганы больше, чем он. А судя по его опыту, чем больше шума, тем страшнее кажется оружие, независимо от реального ущерба — вот почему он учил кэтлинцев поменьше кричать, обслуживая пушки, но вопить как сумасшедшие, если им придется брать вражеское судно на абордаж или отражать нападение.
Но безотносительно эффекта взрыва, думал Рэймидж, одно бесспорно: впоследствии помощнику канонира понадобится рапорт, подписанный капитаном, чтобы объяснить Артиллерийскому управлению почему так много пороха было израсходовано в такой короткий промежуток времени… И он представил письмо, которое он, вероятно, получит позже из Адмиралтейства, выражающее «неудовольствие» Их Светлостей в результате гневного протеста Артиллерийского управления. Бюрократы процветают на войне — для них дым сражений предстает в виде сотен аккуратных пачек форм и свидетельств, показаний под присягой и писем, аккуратно перевязанных знакомой розовой лентой, а от людей, убитых в бою, быстро избавляются двумя движениями пера — просто поставив двухбуквенный код против каждого имени: «УС» — официальное сокращение для «Убыл по смерти».
Обнаружив, что он снова трет свой шрам, Рэймидж обернулся.
— Мистер Саутвик, удостоверьтесь, что ялик готов к спуску на воду и имеет кусок белой ткани, поднятой на багре как белый флаг. И я хочу, чтобы пушки были заряжены, пожалуйста.
Через несколько минут маленькая «Кэтлин» будет готова хоть к блефу, хоть к сражению. Построение, соревнования по стрельбе с Джанной, матросы, пляшущие под скрипку Джона Смита, — все, казалось, произошло несколько дней назад. Уже теперь брызги покрыли надраенную медяшку пятнами высохшей соли. И, с иронией думал он, палуба сплошь засыпана толстым слоем влажного песка — а каких-нибудь три-четыре часа назад Саутвик придирчиво искал хоть одну сухую песчинку.
Еще три минуты, и он направится прямо к фрегату, который был теперь точно по носу с правого борта. Он посмотрел внимательно на Джанну, а затем повернулся к Антонио.
— Я был бы благодарен, если бы вы оба спустились вниз через несколько минут.
Итальянец кивнул и протянул руку.
— Джанна велела мне вернуть вашу ставку.
Рэймидж взял кольцо, увидел, что оно не его собственное, и поглядел на Джанну. Правой рукой она инстинктивно сжимала средний палец на левый — где она, видимо, носила это кольцо. Она смотрела так (с внезапным шоком Рэймидж увидел, что у Антонио то же самое выражение), как будто без слов говорила ему: прощай, обреченный. Отвернувшись, чтобы надеть ее тяжелое золотое кольцо на мизинец левой руки, он вдруг почувствовал озноб, как будто солнце внезапно перестало греть. Фрегат был черным и большим; он, казалось, теперь раскачивался намного меньше, его орудийные порты были открыты, и орудия выдвинуты.
