За пазухой на кожаном шнурке временами то подрагивал, то холодил кожу малахитовый амулет — чаровница Ольча, что часто появлялась при баронском замке, питала к кузнецу из дальней Каменки неизъяснимое пристрастие. Но вроде не совсем уж женское — наутро после исчезнувшей куда-то в хмельных парах ночи она неслышно объявилась из укутавшего подножие замка тумана. Одела на уходящего в низины парня собственноручно сделанный оберег, на миг обожгла щёку горячими мягкими губами. А затем исчезла в невесомом седом мареве так же неслышно, как перед тем и прявилась.
Между прочим, из осколка того самого малахита — и как раз с того места, что так Ларке приглянулось. С еловой в камне веточкой… каждый раз как рассматривал, так оторопь брала. Человек знающий ни за что не поверит, что такие диковины просто так в камне рождаются и что их ни с того ни с сего дарят людям бесплотные подземные духи — а уж Ольчу на таких делах и вовсе не проведёшь…
В ожидании, когда к воротам подойдёт здешний полковник с чудным имечком, Ларка расстелил в тенёчке на придорожном камне ветошку да принялся доедать скудные оставшиеся крохи. Лепёшка хоть мало отличалась сухой хрустящей крепостью от пластины слюды, а сало почти совсем закончилось, молодой кузнец втихомолку гордился тем, что по дороге сюда не истратил на соблазны и диковины ни медяка. Чуток еды с собой есть, вода в любом ручье найдётся — а если с водяницей словом ласковым перемолвиться, то ещё и целебная.
Чистому душою человеку любой лесной дух место под ёлкой укажет, где ни дождь, ни сырость не помеха — а хорошему кузнецу в каждой кузне работа на один раз найдётся. Аккурат хватит на хороший ужин да сон на сеновале… Ларка с ухмылкой вспомнил кузнечиху из Семеринки, что на королевском тракте — ладная бабёнка едва до греха не довела, так вертелась вокруг да вроде ненароком задевала то рукой, то крепким бедром… и едва не поперхнулся последним куском.
Перед ним стоял самый что ни на есть настоящий офицер. Весь из себя важный, в алом с серым мундире, а на вороте кружева белы что твоя пена на перекате. И всяких значков, да шнуров витых позолоченных — ужас! И как неслышно подошёл — хоть Ларка особо и не крылся-сторожился, но всё ж как-то неловко вышло. И сползая неохотно с камня наземь, молодой кузнец вытер с губ крошки а с лица всякое выражение.
— Вижу, есть ты горазд, — голос у офицера оказался как у Сеньки с переправы. Вроде и ничего такого, но ежели рявкнет с этого берега на тот — все рядом, кто ухи закрыть не успели или не догадались, так без чувств в памороки и валились. — Письмо — и бумаги.
