Чуть поколебавшись он рассказал, как старый и совсем поседевший королевский магик всё приглядывался, как кузнец ладил новую подкову вместо совсем истёршейся по здешним камням. А потом и обронил на прощанье, что вполне возможны некоторые способности к огню и какой-то там предметной магии.
— Так что, ваша милость, если не офицером, так магиком стану — коль попустят боги, светлым кровушки пущу вволю. Такая у меня мечта нынче…
Что ж, против решения избрать путь защитника родной земли маленькая баронесса Эшле в общем не возражала.
— Приказать бы тебя выпороть на конюшне за дерзость, вышибить дурь — да воля батюшки для меня священна, — тощая девица на самом деле только выглядела доходягой. — Но если и в самом деле дар имеется… кузнец ты и впрямь из лучших… а вполне возможно…
Дух огня вовремя напомнил, что эти двое даже пришибли пару солдат святого воинства — стало быть, куда как выделяются из обычной крестьянской серости.
— Хорошо, затра будет тебе вольная, — ледяным и тихим голосом продолжила их милость. — А пока, пошли оба прочь…
Перевели дух они только внизу у ворот, где два чадящих факела иногда роняли гудящие огненные слёзы. Охотник тоскливо почесал зад, словно тот и в самом деле отведал господской ласки, и покачал головой.
— А могла бы и в самом деле на конюшню… — пробормотал он с опаской.
— Да пойми ты, Лёнчик! — кузнец сгрёб того за грудки, так что ноги чуть не оторвались от выщербленных каменных плит. — Не могу я здесь больше — у меня всё Каменка перед глазами стоит. Хоть в петлю лезь… мы ведь по осени уже хотели с Милкой в ноги барону поклониться да испросить разрешения.
Тот, ошарашенный такой горячностью, пробормотал, что Милка и впрямь молодуха справная. Добавил грустно была, и кое-как отцепил свои лохмотья от кулаков кузнеца.
— Ладно, пошли где-нибудь приткнёмся до утра. Или в корчму?
Ларка вовремя вспомнил, что суме так по-прежнему и оттягивают плечо два медных бруса и серебряный четвертинчик. Потому первым делом направился в каморку управляющего и по совместительству казначея.
К его облегчению, старикан оказался на месте. Задумчиво он стоял у потёртого до прихотливых прожилок дерева конторки-бюро да просматривал с пером в руке какой-то испещрённый цифирью пергамент. На выложенные кузнецом на стол бруски чистой меди взглянул без особого интереса, хотя при виде серебра его задумчивые глаза приобрели какой-то другой блеск. А уж приметив хороший кусок малахита отменного качества, управляющий даже всплеснул руками.
