— Ненавижу Буало! Этот идиот со своими нравоучениями отравил умы французов на целые века вперед, — возмущенно заметил Жильбер.
— Да, меня он тоже ужасно раздражает, — согласился с ним Жан-Марк. — Однако ему ставят в заслугу то, что он сформулировал правила и нормы классицизма.
— Все эти правила и нормы убивают живое искусство. В один прекрасный день ученые-искусствоведы будут плясать на костях Бодлера и Рембо! Вы любите Рембо?
— Конечно!
— «Я помню серебристые мгновения и солнечные лучи, тянущиеся к водам рек, и легкое прикосновение сельской природы к своему плечу, и то, как мы ласкали друг друга, стоя среди пряных лугов», — наизусть прочитал Жильбер.
— Это из книги «Сквозь ад»?
— Нет, это из «Озарений».
— Я не читал «Озарения», — признался Жан-Марк.
— Как?! Это же еще важнее, чем «Сквозь ад»! По этой книжке можно судить, с какой болезненной одержимостью писал Рембо. В «Озарениях» ему приходилось буквально выворачивать душу наизнанку, чтобы лучше выразить свои мысли и чувства. А вам нравятся «Песни Мальдорора» Лотреамона[2]?
Не дожидаясь ответа, Жильбер вскочил и выхватил со стеллажа одну из книг. Открыв ее наугад, он прочел:
— «Жизнь была брошена мне как оскорбление. Так пусть же Создатель всматривается в ее зияющую пустоту каждый миг своего бесконечного существования!» Интересно, что бы сказал на это старина Буало? — С довольным видом Жильбер положил книгу на стол и, хотя в комнате было очень тепло, зябко потер ладони. — Как вы считаете, есть ли скрытая взаимосвязь между творчеством Рембо и Лотреамона? — продолжил он разговор.
— Честно признаться, я никогда об этом не думал. Но поскольку они оба были антиконформистами…
— Конечно, они — разрушители традиционных форм языка. И если у Лотреамона еще можно найти что-то такое, что напомнило бы нам о Байроне, о Данте, о Бодлере, то Рембо производит впечатление человека, который все придумал сам. Но все-таки Лотреамона я ставлю выше Рембо, я бы назвал его гением темной поры. И подумать только, Верлен не включил его в свою «галерею проклятых поэтов»! Это что, невольное упущение или гнусность по отношению к собрату по профессии?
Возбужденно жестикулируя, Жильбер нервно метался по комнате из угла в угол. Очень скоро Жан-Марку надоели и его красноречие, и непрерывное мелькание перед глазами. Как и во время разговора с госпожой Крювелье, у Жан-Марка возникло ощущение, что перед ним разыгрывается сцена из спектакля или эстрадный номер под названием «юный гений размышляет о литературе».
