Как-то, рассматривая окружающий пейзаж в бинокль, я что-то в нем перекрутил и… изображение оказалось перевернутым вверх тормашками: пик Шосси стоял вниз вершиной. Меня это очень позабавило, и как раз в этот момент пришла молочница. Я показал ей бинокль с перевернутым изображением. Она подивилась…
Следующим утром я, как обычно, стоял на балконе и смотрел в бинокль. Увидел идущую по двору молочницу. Мари тоже заметила меня, глядящего в бинокль. Поставила на землю кувшин и схватилась за юбки, вероятно боясь, что в «перевернутом» виде она предстанет мне в не совсем положенном виде. Чтобы ее не смущать, смеясь про себя, я опустил бинокль, дав ей возможность продолжить путь.
Вскоре врачи стали меня наблюдать амбулаторно, и я смог, покинув санаторий, поселиться у Хельгов в Монтрё (там у дяди Леона была дерматологическая практика).
Я начал учиться в местной гимназии и часто навещал дедушку Викто́ра и бабушку Матильду в Делемоне.
Там же — в нынешней столице кантона Юра — я возглавил «отряд» местных мальчишек, став их предводителем.
Однажды мой «солдат» Гастон Перье привел девочку — свою сестру: ее не с кем было оставлять дома. Мадлон оказалась не по возрасту боевой, и я тут же придумал ей дело:
— Ты станешь нашей медицинской сестрой. Если кого-то ранят, должна будешь перевязать!
Мадлон охотно согласилась с предложенной ей ролью и впоследствии всегда участвовала в наших воинственных играх.
В 1908 году с тетей Нюсей в Женеве мы пошли в кафе «Ландоль» (зимой 1994 года в этом кафе я обедал со своей женой Леной).
Когда мы с тетей вошли в зал, то увидели сидящего возле окна мужчину, который что-то сосредоточенно писал. Тетя подошла к нему, поздоровалась и представила меня:
— Знакомьтесь, Владимир Ильич, это мой племянник Оня.
Мужчина протянул мне руку, и я пожал ее. То был Ленин.
Впоследствии я узнал, что кафе «Ландоль» было излюбленным местом его работы…
В декабре 1908 года я впервые был привезен на рождественские каникулы домой.
Дед Прут взял меня с собой из Ростова в Москву, потом мы вернулись в Ростов, откуда я вновь отбыл в Швейцарию.
Об этом — моем первом — приезде на родину, пожалуй, стоит кое-что рассказать.
Дед Прут дружил с Федором Ивановичем Шаляпиным. И в Москве я попал в его гостеприимный дом на детский бал. Давался он в честь старшей дочери великого певца — Ирочки, моей однолетки.
Мы сразу подружились, ибо и она, и я лихо говорили по-французски.
Балом руководил сам хозяин. К нему подошла крошечная пятилетняя девочка и, волнуясь, стала что-то говорить. Шаляпин погладил ее по головке, осмотрелся, остановил свой взгляд на мне, подозвал жестом и сказал:
