Игра продолжалась, но прежнего куража у Бориса уже не осталось. Под наблюдением Пономарёва играть было как-то неловко. Ну всё равно что устраивать самодеятельные пляски перед Плисецкой.
А капитан всё не унимался, похоже, на его азарт уровень игры не очень влиял:
— Не обводи, не обводи! Длинный, длинный… ну ты, белобрысый… на ход дай, на ход! Пас! Клади в сачок… Йес!!!
Длинным и белобрысым он явно называл Глинского, и правда, природа и папа с мамой не обидели его ростом, а насчет «белобрысости»… В общем, не был он белобрысым, у него были густые темно-русые волосы, но слева от пробора, ближе к левому уху, выделялась большая очень светлая прядка. Она была у Бориса с рождения. Ну и, конечно же, эта прядка всю жизнь становилась поводом для подначиваний и подкалываний. Глинский давно к этому привык и не обижался.
Когда игра закончилась (Борина команда победила со счётом семь — два), Пономарёв неожиданно подошёл, посмотрел с прищуром и сказал добродушно:
— Ну, парень, ты ж не за зайцем гонишься. На настоящем поле у тебя бы давно дыхалка кончилась…
Борис ничего не ответил, просто шумно дышал, и капитан продолжил:
— Я, конечно, понимаю, ты сюда поступил не для того, чтобы в футбол играть. Но футбол… Футбол — это особая игра, это, если хочешь, квинтэссенция жизни, самая естественная форма состязания. А соревнуются все и всегда. Всю жизнь. Так вот, футбол — как танго, в котором всегда любовь и смерть. Футбол учит думать и бегать. А любой нормальный офицер обязан ясно думать и хорошо бегать. Эти умения, парень, могут спасти жизнь. Понял?
— Понял, товарищ капитан, — кивнул Глинский, дивясь тому, что знаменитый футболист выдал такую просто-таки поэтическую тираду. Хотя что он, собственно, тогда понял? Слова Пономарёва он вспомнит много лет спустя и в другой стране… Вот там он их по-настоящему поймет… И счёт этот, семь — два, в своем первом институтском матче Глинский тоже вспомнит, и жутко ему станет от мистического совпадения…
Но всё это будет потом. А тогда… Комсомольцы-первокурсники не очень верили в судьбу и предчувствия. В это начинали верить после спецкомандировок. Так что если и почудилось Борису что-то странное — про футбол, жизнь, смерть и любовь, — то он тогда, конечно же, мысленно от этого отмахнулся.
Этим июльским погожим вечером верить хотелось только в хорошее. В то, что жизнь будет такая же звонкая и азартная, как игра, в которой он забил свой первый в институте гол. И в то, что побед в жизни будет обязательно много. Больше, чем промахов.
