Этот цирюльник, известный под именем Маленького Бенджамина, был большой чудак и любитель острых словечек, из-за которых частенько подвергался разным мелким неприятностям вроде пощечин, пинков, перелома костей и т. п. Шутку понимает не каждый; да и тем, кто ее понимает, часто не нравится быть ее предметом. Но этот недостаток был в нем неизлечим, сколько ни платился он за него, — как только приходила ему на ум острота, он непременно ее выкладывал, нисколько не соображаясь ни с лицами, ни с местом, ни с временем.
Было много и других особенностей в его характере, но я не буду их перечислять, потому что читатель сам легко их увидит при дальнейшем знакомстве с этой необыкновенной личностью.
Желая, по понятным причинам, закончить свой туалет поскорее, Джонс находил, что брадобрей чересчур долго возится со своими приготовлениями, и попросил его поторопиться; на это цирюльник с большой серьезностью — он ни при каких обстоятельствах не растягивал лицевых мускулов — заметил:
— Feslina lente[9] — пословица, которую я заучил задолго до того, как прикоснулся к бритве.
— Да вы, дружище, я вижу, ученый, — сказал Джонс.
— Жалкий ученый, — отвечал цирюльник. — Non omnia pos-sumus omnes[10].
— Опять! — воскликнул Джонс. — Я думаю, вы можете говорить и стихами.
— Извините, сэр, — сказал цирюльник, — поп tanto me dig-nor honore[11],и, приступив к бритью, продолжал: — С тех пор как я стал разводить мыльную пену, сэр, я мог открыть только две цели бритья: одна заключается в том, чтобы вырастить бороду. Другая — чтобы отделаться от нее. Полагаю, сэр, что еще недавно вы брились ради первой из этих целей. Можете поздравить себя с успехом, так как о бороде вашей можно сказать, что она tondenti gravior[12].
— А я полагаю, — сказал Джонс, — что ты большой забавник.
— И сильно ошибаетесь, сэр, — отвечал цирюльник. — Я усердно занимаюсь философией; hinc illaelacrimae[13], сэр, в том все мое несчастье. Слишком большая любовь к наукам погубила меня.
— Да, дружище, — сказал Джонс, — ты действительно ученее своих собратьев по ремеслу; но я не могу понять, почему твоя ученость повредила тебе?
— Увы, сэр, — отвечал брадобрей, — из-за нее я лишился наследства. Отец мой был танцмейстер; и так как я научился читать раньше, чем танцевать, то он невзлюбил меня и оставил все до копейки другим своим детям… Угодно вам также и виски?.. Прошу прощения, сэр, только я нахожу здесь hiatus in manuscriptis[14]. Я слышал, вы собираетесь на войну, но теперь вижу, что эти слухи вздорны.
