Помощник уселся в кресло для посетителей на другой стороне стола в кабинете Карла. Берте не понравилось выражение его лица: вид у Унгара был такой, будто он присутствовал на похоронах.
— В чем дело?
— Я сожалею о необходимости известить вас, госпожа Майснер, что я больше не смогу продолжать свою работу в этой фирме.
— Но отчего же не можете?
— Видите ли, дело в этой новой вывеске.
— Вывеска? Что за вывеска?
— «Адвокат Карл Вертен: завещания и доверительное управление, уголовное право, частные расследования».
— Ах вот оно что, — догадалась Берта, — эта вывеска.
— Я бы еще смог вынести уголовное право. В конце концов, господин Вертен набил себе руку в нем, когда служил в Граце. Но расследования? Мадам, я похож на частного детектива? Я больше не могу ходить с высоко поднятой головой в обществе моих коллег. Короче говоря, мадам, я полагаю настоятельно необходимым подыскать себе место в более респектабельной адвокатской фирме.
Берта разрывалась между желаниями залепить пощечину молодому наглецу и упасть перед ним на колени, умоляя остаться.
— Мне прискорбно слышать это, — проговорила она, выбирая нейтральный путь.
Доктор Унгар поднял руку, будто собираясь остановить ее моления, хотя она не проявила такого порыва.
— Уверяю вас, мадам, меня будет невозможно разубедить в моем решении. Я написал то же самое господину Вертену. Однако я счел нужным, следуя своим принципам, известить вас о моем решении лично.
— Очень любезно с вашей стороны, господин Унгар.
— Но опять-таки меня нельзя убедить отказаться от моего образа действий. Однако же если бы вывеску укоротили…
— Да, — сказала Берта, давая выход задетому самолюбию, — это срам. Но нам придется как-то обойтись без вас. Когда вы отработаете последний день?
Она с удовольствием отметила про себя, что при этих словах его пенсне съехало с носа.
Сидя в кафе «Музеум», недавно спроектированном новым ниспровергателем устоявшихся канонов, архитектором Адольфом Лоосом,[48] Вертен и Гросс беседовали с молодым журналистом Карлом Краусом, пытаясь выудить у него информацию по каким-либо сплетням, связанным с Густавом Малером.
Заведение, в котором они сидели, какой-то журналист-шутник метко окрестил «Кафе нигилизма» за воплощенный в интерьере отказ Лооса от украшательства в пользу современного упрощенного оформления. Латунные полосы, проложенные по сводчатому потолку, были единственной вещью, отдаленно напоминающей украшения, но фактически они служили для прикрытия электропроводки. С этой латунной маскировки свисали голые электрические лампочки. Светло-зеленые стены резко контрастировали с красными стульями из гнутого дерева, задуманными лично Лоосом.
