— Насколько я понимаю, под кошками вы имели в виду прочих певиц женского пола.
— Вы слишком добры; многие из них называют себя певицами. Вскоре я очищу эти авгиевы конюшни от бездарных старых дев, доживающих свой век в ожидании пенсии. До сих пор я мирился с ними.
— Итак, вы не видите никакой угрозы для себя?
— Только для моих ушей, когда я вынужден слушать некоторых из них.
Если кто-то действительно замыслил убить Малера, Вертену показалось, что он вполне может понять его мотив.
— Если говорить серьезно, то, возможно, я и вызвал чье-то недовольство, но у меня нет ни времени, ни терпения гнаться за всеобщей любовью. Главное — музыка. Все заключается в музыке. Те, кто не понимает этого, могут убираться на все четыре стороны. Но чтобы дело доходило до убийства? Я так не думаю.
— А упавшая декорация? Краска в чашке?
— Случайности. По обе стороны авансцены работают более ста человек. Подобных вещей следует ожидать.
— Естественно. — Вертен изобразил на лице непроницаемую маску адвоката, не выдающую никаких чувств. Внезапно он ощутил себя круглым дураком. Малер определенно был прав. Несчастный случай. Совпадение. Возможно, за смертью этой женщины, Каспар, что-то крылось. Но даже если и так, то это было делом полиции. Барышня Шиндлер явно позволила своему живому воображению зайти слишком далеко.
— В таком случае… — Вертен поднялся на ноги, готовый распрощаться.
— На вашей карточке указано: «Завещания и доверительная собственность». Это действительно так?
Вопрос поставил адвоката в тупик.
— Конечно. Я не имею намерения вводить людей в заблуждение относительно своего занятия.
— Успокойтесь. У меня не было намерения обидеть вас. Но мне требуется кто-то для составления моего нового завещания. Следует внести изменения в свете изменившихся обстоятельств. Когда мы можем начать эту работу?
Малер не деликатничал, ведь дело касалось услуг для него. Он слишком привык командовать, когда доходило до этого.
— Вы желаете воспользоваться моими услугами?
Малер уселся на кушетке, оживший и готовый действовать. Он стащил повязку с горла.
— Господин Вертен, вы должны простить мне мою резкость. Это все следствие того, что изо дня в день я вынужден иметь дело с упрямыми певцами. Да, я желаю нанять вас.
Несмотря на его поведение, в Малере было нечто такое, что нравилось Вертену. Этот человек устраивал свою жизнь по своим собственным законам.
— Вы — еврей, — неожиданно заявил Малер. Это была констатация, а не вопрос.
