объединении прикладных искусств художников, исповедующих стиль модерн и принадлежащих к авангардистскому течению «Сецессион», группировавшемуся вокруг Климта. Из больших окон, выходивших на улицу, в комнату потоком лился свет.
Женщина открыла двойные двери в следующее помещение, и они вошли в просторную гостиную; на паркете в середине красовался великолепный рояль фирмы «Безендорфер»[26] со сверкающей свеженавощенной полировкой. В дальнем углу адвокат увидел, как ему показалось, груду одеял на кушетке; при ближайшем рассмотрении оказалось, что под эту гору стеганых пуховиков забился сам Малер с белой повязкой вокруг горла и термометром во рту. Вертен был вынужден подавить невольное желание рассмеяться; все это смахивало на карикатуру из «Блохи» или какого-нибудь другого юмористического еженедельного издания.
Рядом с кушеткой разместился небольшой полированный столик, на котором стояла картонная коробка с рахат-лукумом, или «турецким наслаждением», как именовали эту сладость англичане, к которой, если верить прессе, Малер имел чрезвычайную слабость. Вертен прочитал в какой-то журнальной статье, что композитору регулярно поставляла сладость напрямую из Стамбула компания «Али Мухиддин Хачи Бекир»; это невинное человеческое предпочтение представило Малера Вертену в более гуманном свете. Небольшие желейные кубики конфет были обильно обсыпаны сахарной пудрой и испускали сильный запах корицы и мяты.
Жюстина Малер резко остановилась перед кушеткой, наклонилась и извлекла термометр изо рта Малера, прищурившись, уставилась на него, издала хмыкающий звук по поводу результата, затем засунула стеклянную трубочку в карман блузки.
— Прошу вас не утомлять его. Ему еще предстоит подготовить последний оперный спектакль в этом сезоне.
И она оставила их одних. Вертен почувствовал то облегчение, которое ощущает человек, когда ветер уносит грозовые облака. Адвокат подал ему одну из своих новых визитных карточек. Малер взял ее и заодно прихватил кусочек рахат-лукума, воспользовавшись отсутствием сестры.
— Садитесь, садитесь, — проговорил он, бросая конфету в рот и даже не подумав угостить Вертена.
Голос Малера, невзирая на больное горло, был властным и намного ниже, чем можно было ожидать ввиду его небольшого роста. Он протянул руку за пенсне, приладил его на своем остром носике и окинул оценивающим взглядом Вертена, а затем его карточку. Перед тем как что-то сказать, он тщательно прожевал конфету.
