— Это заезженный трюк, дорогая тетя. И не всегда срабатывает.
— Но сейчас срабатывает. — Леди Пастерн поджала губы. — К примеру, она увидела его рядом с милым Эдвардом, к которому всегда была привязана. О твоем дяде как желанном контрасте ничего не могу сказать, но по крайней мере его костюм не выходит за рамки приличий. И хотя я глубоко негодую, милое дитя, что ты в моем доме вынуждена терпеть знаки внимания этого животного, это, безусловно, произвело должное — и к тому же неприятное — впечатление на Фелиситэ.
— Вот именно неприятное, — отозвалась, розовея, Карлайл. — Но, тетя Сесиль, он ведь повел себя так со мной, чтобы сыграть гадкую шутку с Фелиситэ, приструнить ее и заставить образумиться.
Леди Пастерн на мгновение прикрыла глаза. Карлайл вспомнилось, что такова у нее обычная реакция на сленг.
— И боюсь, — добавила она, — Фэ на нее клюнула.
— У Фелиситэ она может вызвать только отвращение.
— Не удивлюсь, если она откажется пойти сегодня в «Метроном».
— На это я и надеюсь. Но боюсь, она пойдет. Думаю, она не уступит так легко. — Леди Пастерн встала. — Что бы ни случилось, я разорву этот роман. Ты меня слышала, Карлайл? Я положу ему конец.
За дверью в дальнем конце комнаты голос Фелиситэ взвился пронзительным крещендо, но слова остались неразборчивы.
— Они уже ссорятся, — удовлетворенно сказала леди Пастерн.
Эдвард Мэнкс сидел с бокалом портвейна в руке, на столе остывала чашка кофе, а его мысли бродили кругами, все расширяющимися от освещенного свечами стола. Он смутно подметил, что Морено и Ривера подсели к лорду Пастерну. Голос Морено, громкий, но как будто дряблый, тянул и мял фразу за фразой.
— Ну да, конечно. Не волнуйтесь, все у нас в кармане. Они просто со стульев попадают. Ладненько, пройдемся еще раз. Будет.
Лорд Пастерн ерзал, запинался, хмыкал, жаловался. Ривера, откинувшись на спинку стула, молча вертел в руке бокал. Мэнкс, отметивший, как часто в него доливали, задумался, а не набрался ли аккордеонист.
Так они и сидели в клубах сигарного дыма, освещенные свечами, — несуразная группа. Он увидел их как три диссонантные несовместные фигуры в центре невыносимой композиции. «Морено, — сказал он самому себе, — торговец весельем. Весельем!» Каким модным, размышлял он, это слово было до войны. Будем веселы, говорили все кругом и, мрачно обняв друг друга, топали и шаркали, пока такие, как Морри Морено, издавали шумные звуки и улыбались за них. Они нарекали детей «Гей»
