Морено ел его глазами.
— Старый добрый Карлос, — буркнул он неловко.
— И все равно не понимаю, почему и меня тоже нельзя унести, — капризно гнул свое лорд Пастерн.
Карлайл услышала, как мистер Морено прошептал себе под нос:
— Господи помилуй!
— Нет, нет, нет! — громко заявил Ривера. — Если не принимать второй вариант полностью, будем выступать с первым, как репетировали. Вопрос улажен.
— Карлайл, — сказала леди Пастерн, вставая, — не пройти ли нам?..
Она увела дам в гостиную.
Фелиситэ была озадачена, обижена, смущена. Она беспокойно расхаживала по комнате, поглядывая то на мать, то на Карлайл. Леди Пастерн не обращала на дочь внимания. Она расспрашивала Карлайл, как той понравилось в Греции, и с полнейшей невозмутимостью выслушивала ее несколько рассеянные ответы. Мисс Хендерсон, взявшая шкатулку с вышивальными нитками леди Пастерн, разбирала их неторопливыми и мягкими движениями и, казалось, с интересом слушала.
Внезапно Фелиситэ взорвалась:
— Не вижу ничего смешного в том, что все мы ведем себя так, словно у нас к обеду был архиепископ Кентерберийский. Если вам, всем вам, есть что сказать о Карлосе, я была бы вам очень признательна, если вы выскажетесь прямо.
Руки мисс Хендерсон на мгновение замерли, она подняла глаза на Фелиситэ, потом снова вернулась к своему занятию. Леди Пастерн, томно скрестив лодыжки и запястья, чуть повела плечами.
— На мой взгляд, моя дорогая девочка, сейчас неподходящая тема для какой-либо дискуссии по данному вопросу.
— Почему? — взвилась Фелиситэ.
— Воспоследует сцена, а в данных обстоятельствах, — сказала леди Пастерн с видом полнейшего благоразумия, — на сцену нет времени.
— Если ты думаешь, что сейчас придут мужчины, маман, так нет. Джордж условился еще раз пройти программу в бальном зале.
Вошел слуга и собрал кофейные чашки. Леди Пастерн беседовала с Карлайл, пока за ним не закрылась дверь.
— Поэтому повторяю, — громко сказала Фелиситэ, — я хочу услышать, маман, что ты имеешь против Карлоса.
Леди Пастерн приподняла бровь и опять повела плечом. Ее дочь топнула ногой:
— Тысяча чертей!
— Фелиситэ! — воскликнула мисс Хендерсон. Это не прозвучало ни упреком, ни предостережением. Имя сорвалось и упало нейтральным комментарием. Крепко держа большим и указательным пальцами вышивальное шильце, она безмятежно его рассматривала.
Фелиситэ раздраженно встрепенулась.
— Вы думаете, — с жаром заявила она, — что любой проявит себя с наилучшей стороны в незнакомом доме, где хозяйка смотрит на него так, словно от него дурно пахнет.
