— Джимс — неподходящее имя для христианского ребенка, миссис докторша, дорогая, — сказала она неодобрительным тоном. — Кузина София говорит, что оно слишком легкомысленное, и на сей раз я считаю, что она говорит дело, хотя открыто в этом ни за что не признаюсь, чтобы она не радовалась. Что же до ребенка, то он становится похож на настоящего младенца, и, должна признать, Рилла замечательно справляется с ним, хотя я не собираюсь тешить ее самолюбие, говоря это ей в лицо. Миссис докторша, дорогая, никогда, о нет, никогда не забуду я, каким увидела впервые этого младенца, в той громадной супнице, завернутого в грязную фланель. Не так-то просто ошарашить Сюзан Бейкер, но тогда я была ошарашена, и в этом вы можете не сомневаться. На один ужасный миг мне в голову пришла мысль, что рассудок покинул меня и все это мне мерещится. Но тут я подумала: «Нет, я никогда не слышала, чтобы у кого-нибудь было видение супницы, так что уж супница-то должна быть реальной», — и тогда я почувствовала себя увереннее. А когда я услышала, как доктор сказал Рилле, что она должна сама позаботиться о младенце, то приняла это за шутку, так как не могла предположить, что она захочет или сможет сделать это. Но вы сами видите, что произошло, и эта работа многому учит ее. Когда мы вынуждены взяться за какое-то дело, миссис докторша, дорогая, нам не остается ничего другого, как суметь его сделать.
Новое подтверждение этой заключительной сентенции Сюзан предоставила в один из октябрьских дней. Доктора и его жены не было дома. Рилла сидела в своей комнате и присматривала за погруженным в послеобеденный сон Джимсом, провязывая четыре изнаночных и одну лицевую с неиссякаемой энергией. Сюзан расположилась на заднем крыльце, где лущила горох; ей помогала кузина София. Мирный покой окутал Глен; небо было покрыто серебристыми, сверкающими барашками облаков. Долина Радуг лежала в мягкой осенней дымке сказочного лилового оттенка. Кленовая роща пламенела, словно неопалимая купина, а живая изгородь из кустов шиповника, которой был обнесен задний двор, поражала нежнейшими оттенками красок осени. Казалось, что в мире нет и не может быть никакой борьбы или вражды, и верное сердце Сюзан ненадолго успокоилось, хотя большую часть предыдущей ночи она пролежала в постели без сна, думая о маленьком Джеме, который плыл в это время через Атлантику на одном из кораблей огромного флота, перевозившего в Европу первую канадскую армию. Даже кузина София выглядела менее унылой, чем обычно, и признала, что день не так уж плох, хотя, на ее взгляд, не было сомнения, что это затишье перед бурей.
