— Следует ли мне написать в Хоуптаун насчет отправки ребенка в приют? — спросил доктор недели две спустя после прибытия младенца в Инглсайд.
На миг у Риллы возникло искушение сказать «да». Младенца можно было отправить в Хоуптаун… там за ним будет неплохой уход… у нее снова появятся свободные дни и спокойные ночи. Но… но… та бедная молодая мать не хотела, чтобы он оказался в приюте! Рилла не могла заставить себя не думать об этом. А к тому же в то самое утро она обнаружила, что младенец прибавил в весе восемь унций[30], с тех пор как прибыл в Инглсайд. Это вызвало у Риллы гордость.
— Ты… ты говорил, что он, возможно, не выживет, если отправить его в Хоуптаун, — сказала она.
— Возможно. Приютский уход, как бы хорош он ни был, не всегда позволяет добиться успеха в случае со слабенькими младенцами. Но ты знаешь, Рилла, что будет означать твое желание оставить его здесь.
— Я ухаживала за ним две недели… и он набрал полфунта веса! — воскликнула Рилла. — Я думаю, нам лучше подождать, хотя бы до тех пор, пока мы не получим весточку от его отца. Он, возможно, не захочет, чтобы его сына отправляли в сиротский приют, когда он сам сражается за родину.
Доктор и миссис Блайт обменялись веселыми улыбками удовлетворения за спиной Риллы, и больше о Хоуптауне никто не заговаривал.
Но улыбка скоро исчезла с лица доктора: немцы были в двадцати милях от Парижа. В газетах начали появляться ужасные истории о том, что творили германские полчища на оккупированной территории несчастной Бельгии. Старшие в Инглсайде жили в постоянном душевном напряжении.
— Мы питаемся военными новостями, — сказала как-то раз Гертруда Оливер в разговоре с миссис Мередит; она попыталась при этом рассмеяться, но безуспешно. — Мы изучаем карты и умудряемся разгромить всю германскую армию несколькими хорошо рассчитанными стратегическими маневрами. Но «папа Жоффр»[31] не имеет возможности пользоваться нашими благими советами… а потому Париж… должен… пасть.
— Неужели они доберутся до него… неужели не вмешается какая-нибудь могучая рука? — пробормотал Джон Мередит.
— Я теперь веду уроки как во сне, — продолжила Гертруда, — а потом возвращаюсь домой, закрываюсь в своей комнате и все хожу и хожу. Я уже протоптала дорожку на ковре Нэн. Мы так ужасно близки к этой войне.
— Эти немцы уже в Сенлисе[32]. Ничто и никто не сможет спасти теперь Париж, — простонала кузина София.
Кузина София пристрастилась к чтению газет и на семьдесят первом году жизни узнала гораздо больше о географии севера Франции (если и не о произношении французских географических названий), чем сумела выучить в школе.
