— Он очень осторожно ездит, — лихорадочно-торопливо говорила Галя. — Если что-то случилось, он не виноват, я головой отвечаю. Я всегда немножко волнуюсь, когда он в вечернюю смену выезжает на линию, мало ли как другие ездят, бывают такие лихачи, вот сюда, по-моему, идут. Господи...
Два человека в белых халатах размеренными медленными шагами, будто их насильно вели под конвоем по коридору, действительно подходили к двери.
Они только что тщательно и плотно перевязали убитому водителю такси Иванову перерезанное проволокой горло, надели ему другую рубашку вместо испачканной и смыли все следы крови. Причесывать его не было надобности, он был коротко острижен, волосы нисколько не растрепались.
Теперь можно было позвать к нему жену. Восемнадцатилетнюю вдову Галю Иванову.
Отец Андрея, узнав о возвращении сына, приехал вечером на дачу, к которой он вообще был совершенно равнодушен и где даже летом редко бывал. Теперь же, пока семья на даче доживала ради «воздуха» и здоровья жены чуть ли не до самого Нового года, он жил один в пустой городской квартире. Там он чувствовал себя неплохо. Давно уже место, которое он занимал на работе, называлось не должностью, а постом, и почти так же давно у него не было никакой личной жизни. Он любил сына так сильно, что стеснялся своей любви и старался, довольно удачно, ее не очень показывать. Видел он его редко и сознавая, что это вовсе бесполезно, а может быть, и нехорошо, не мог удержаться и иногда делал сыну подарки. Так он однажды позвонил ему по телефону из служебного кабинета и сообщил, что тот может поехать и получить машину, и с суховатым смешком добавил: «Это тебе... Я тебе... День рождения, кажется? Ну вот», — и, застенчиво улыбаясь, повесил трубку.
С глазу на глаз объявить: «Я дарю тебе машину» — ему было совестно. Как будто он старался задобрить сына и возместить недоданное внимание, непоказанную любовь — простой взяткой, подарком. Участвовать в воспитании сына он не мог, даже если бы хотел, — все его время, мысли и силы высасывала работа. Сама работа, оценка расстановки сил, опасения и надежды на будущее — все связанное опять-таки с работой.
Зинку он тоже любил и ей мог делать подарки в открытую. Она визжала от восторга, бросалась ему на шею, потом вертелась и прохаживалась на разные лады в подаренной шубке (конечно, ею самой выбранной), изображая знакомых или киноактрис, кто как бы входил и садился, закидывая ногу на ногу, в такой шубке. Это его забавляло, потому что все было, в общем, довольно безобидно и ребячливо; ее целеустремленная жадность — заполучить шубку — и шумный восторг, утихавший бесследно через две недели. А через полгода обнаруживалось, что эта, осчастливившая ее, пестрая шубка, которую она целовала в день ее добычи, уже подарена или обменяна на пояс с шапочкой или какую-нибудь другую чепуху.
