— У вас время долго шло быстрее, чем на остальной части планеты. Получается, моя мама может жить… сколько?
— Ваш муж будет жить намного дольше вас. Вас это смущает?
— Нет. Я счастлива, что смогу умереть у него на руках и никогда не буду одна. До самого конца. Что еще может желать простой человек? И я не боюсь постареть. Олег говорит, что я никогда не буду выглядеть старше сорока. Потому что мы умираем от старения мозга, а не тела. Единственное плохо — мне не разрешают иметь детей.
— Ваша мама, наверное, против.
— Почему? Почему она должна быть против?
— Потому что через вас можно влиять на нее. И через ваших детей. Для нее лучше, чтобы на Земле не осталось никого из ее потомков. Она не ваша мать, но считает вас своим ребенком.
— Как может быть иначе, если она меня родила! Для вас бы была разница?
— Нет. — Тина хотела добавить, что вырастила троих приемных детей, но остановила себя, вспомнив, что Наташа считает ее Тиной Роджер.
— Все равно это больно. Теперь, когда я знаю правду, я попробую снова уговорить Строггорна. Он когда-то обещал мне помочь! — сказала Наташа, и ее глаза упрямо блеснули. Она поднялась с кресла.
— Хотите что-нибудь поесть? Я закажу?
— Да нет, попозже. Хочу еще посидеть за Машиной.
— Вы плохо выглядите, Тина. Вам бы нужно поспать.
— Некогда, Наташа.
— Тогда пойду, не буду вам мешать. Спасибо.
— Не за что. Я не собиралась вам ничего говорить. А почему вы решили меня спросить?
— Вы — жена Советника, и второе: что такое мог говорить вам Дмитрий обо мне, чего я не должна знать?
* * *
Прежде, чем говорить с Дмитрием, Строггорн тщательно обдумал, что сказать. Они были похожи со Строггорном: Дмитрий отличался таким же невероятным упрямством, и поэтому Строггорн был уверен, если тот решил защищать Тину, ни за что ее не выдаст.
Строггорн вошел в операционную, но Дмитрия там не оказалось: он отлеживался в палате при операционной. Створки двери открылись, и Строггорн ощутил, как сразу заныло сердце: лицо Дмитрия было белее подушки, на которой лежала его голова. В жизни Строггорна было так мало близких людей, что болезнь любого из них начисто выбивала его из колеи, хотя когда-то он считал себя совершено нечувствительным к чужой боли.
Дмитрий не спал, но на приход Строггорна даже не открыл глаза. Как подумал Строггорн, у внука не было сил пошевелиться, и чем тот умудрился так доконать свою чудовищно стабильную нервную систему, оставалось только догадываться.
— Тебе делали обезболивание? —
