Над площадями, как в безлюдье рощ,
Висит беззвучно тонкий, ровный дождь,
И он нигде еще не потревожил
Разостланной повсюду тишины.
Еще не верит город, что он ожил,
И звук и шум его еще страшны.
Торжественная тишина благая
Течет разливом в берегах домов,
Больное сердце города лаская
Предчувствием великих, добрых слов.
Еще нигде они не прозвучали,
Не раздались в убежищах людских,
В глубокой яме, в каменном подвале,
В могильном склепе, тайнике живых.
Еще в глазах, укрывшийся глубоко,
Мерцает ужас нестерпимых дней
И женщины в колодцах водостока
Тоскливо к сердцу жмут своих детей.
Еще в пустой, разломанной халупе
Струится запах серого дымка
И теплится, чернея, кровь на трупе
Врагом пристреленного старика.
И дождь висит, и тишина, и дым
Над всем кричащим, диким, бредовым.
Казалось мне — так на черты родные,
На скорбный, бледный материнский лик
Взирает сын, взирает, как впервые,
Чтоб помнить вечно, помнить каждый миг.
Пройдут года, но это не сотрется.
Всё виденное, прожитое зло
На дне очей, в глубокой тьме колодца,
Как твердые кристаллы, залегло.
Я буду помнить каждый шаг мой трудный,
Когда в тот день, в раздумии немом,
Мы шли чрез город, грустный и безлюдный,
Чрез площади, чрез парки над Днепром.
Прошли весь город в тишине угрюмой,
Сквозь боль и дождь, сквозь память и туман.
Багряный флаг над обгорелой Думой
И площадь вся в обломках, в язвах ран.
Гигантский прах, кирпичный лом кровавый,
Звон погнутых железных крестовин
Да свежий холм над павшими со славой
Среди пустых крещатицких руин.
Струи густого, въедливого чада
Над стынущим пожарищем домов
И на песке каштанового сада
Следы тяжелых прусских каблуков.
Осенний дождь их смоет в миг единый,
Но памяти вовеки не изгнать
Насильника кровавую печать,
Тяжелоступный, дикий след звериный…
Стою среди развалин, онемев.
Ни слез, ни слов. Сухой и светлый гнев.
Дождь льет сильней, и ухо ясно слышит,
Как звучно капли стали землю бить.
Теплом пахнуло. Город тихо дышит.
Он начинает жить.
Перевод М. Лозинского
