— Нет, нет, — солгал я и наклонился, чтобы поднять велосипед на плечо.
Ни слова больше не говоря, я прошел мимо нее и вошел внутрь.
Я вынужден был идти медленно из-за велосипеда, его правая педаль все время ударялась о стену. Сначала, первые три-четыре метра, я брел, как слепой, абсолютно ничего не видя. Метрах в десяти от входа («Повнимательнее там, — крикнула Миколь. — Смотри, там ступеньки!») я начал кое-что различать. Проход кончался — мне оставалось всего несколько метров спуска, не больше. Именно там, у небольшой площадки, — я догадался об этом раньше, чем дошел туда, — начинались ступеньки, о которых предупреждала Миколь.
Дойдя до площадки, я на минуту остановился.
Вместо детского страха темноты и неизвестности, который я испытывал с того момента, как расстался с Миколь, меня охватывало постепенно, по мере того, как я продвигался по подземелью, не менее детское чувство облегчения: как если бы я, оказавшись на время в компании Миколь, избежал самой большой опасности, которой мальчик моего возраста («мальчик твоего возраста» — это было одно из самых любимых выражений моего отца) может подвергнуться. Ну да, думал я теперь, когда я вернусь домой сегодня вечером, папа меня, наверное, побьет. Но я вынесу его наказание спокойно. Одна переэкзаменовка. Миколь правильно смеется. Что значит одна переэкзаменовка по сравнению с тем, что здесь, в темноте, могло между нами произойти? Может быть, я осмелился бы поцеловать ее в губы. А потом? Что бы случилось потом? В фильмах, которые я смотрел, и в романах, которые читал, поцелуи были долгими и страстными, нить повествования прерывалась и могла возобновиться чаще всего только на следующее утро, а то и через несколько дней. А в действительности поцелуи занимали мгновение, которым можно пренебречь. Если я и Миколь поцеловались бы — а темнота, конечно, благоприятствовала бы этому, — после поцелуя время продолжало бы течь спокойно, и никакое вмешательство извне не помогло нам вдруг оказаться в следующем дне. Что же я должен был тогда делать, чтобы заполнить эти минуты и часы? Но к счастью, этой неловкости не случилось. Как хорошо, что я этого избежал!
Я начал спускаться по ступенькам. По проходу вниз проникал луч света: теперь я это видел. Немного благодаря тому, что я видел, немного благодаря тому, что я слышал (а достаточно было самой малости: чтобы я задел велосипедом за стену или чтобы пятка у меня соскользнула со ступеньки, и тотчас эхо увеличивало и умножало звук, замеряя пространство и расстояние), вскоре мне стало ясно, что пещера довольно большая. Я подумал, что это, скорее всего, круглый зал, диаметром метров сорок и с куполообразным сводом по крайней мере такой же высоты. Что-то вроде перевернутой воронки. И кто знает, может быть, системой тайных ходов она соединялась с другими такими же подземными залами, которые, конечно, десятками таились под бастионами. Очень даже возможно.
