Мариата ничего не слышала об этих странах, кроме разве что Франции. Их незнакомые названия влетели в одно ухо и вылетели в другое. Но последний факт заставил ее задрожать от страха.
— Ему отрубили голову? — переспросила она, во все глаза глядя на Тану.
— Да, на гильотине. Это такой большой нож, который поднимают на веревках, а потом отпускают. Он падает и отсекает голову.
Тана ладонью рубанула воздух с такой силой, что Мариата вздрогнула.
— Но ведь если в момент смерти голова и тело отделяются друг от друга, душа человека будет вечно скитаться и не найдет покоя. Кель-Асуф рано или поздно схватит ее, и она станет духом пустыни.
Да-а, хуже судьбы для человека не придумаешь. При одной мысли о такой доле девушка содрогнулась. Столь же страшная участь ждала и дочь великой королевы. Она вдруг представила себе, как холодное острое лезвие касается ее шеи…
— Какие жестокие люди.
Тана свесила голову набок, словно тоже размышляя об этом.
— В мире много жестоких людей. Кель-Асуф может быть вполне доволен.
— Откуда ты все это знаешь?
— Ты думаешь, я жила здесь всю жизнь? Я поездила по свету гораздо больше, чем ты можешь представить.
— Я считала, что здесь твой дом.
— Инедены всегда странствуют по миру. Мы не только умелые кузнецы. Нам приходится разносить людям новости и послания. Мы храним знания всего народа, и еще нам известно такое, чего люди не ведают, да и не хотят.
Мариата не знала, как понимать это последнее утверждение, и спросила:
— Значит, ты ходила соляными дорогами?
Тана взяла в руки напильник, провела им по кромке ключа, криво усмехнулась и ответила:
— И буквально, и символически. Мой отец был странствующий кузнец, он часто сопровождал караваны. А мать — рабыня из этого племени. Сначала они ко мне относились как к мальчику. Возможно, отец даже не знал моего секрета. Мать всегда держала меня закутанной и называла сыном. А кто усомнится в ее словах? У отца я выучилась ремеслу, с ним и путешествовала. С караваном я пересекала Джуф.[37] Мы перевозили соль из Тауденни в Адаг, в Аир и даже на твою родину, в Хоггар. Потом пришло время, у меня начались месячные, стала расти грудь.
— Что ты стала делать? — Мариата слушала ее, наклонившись вперед, как зачарованная.
— Сначала привязывала тряпки между ног и писать стала тайком от всех. Ни перед кем не раздевалась. Это было нетрудно. В пустыне не моются и даже не снимают одежд. Но потом влюбилась в одного человека из каравана.
— Ты сказала ему об этом?
