и парвеню ни к одному из домов его семьи, находившихся в Филадельфии, на Пятой авеню, в Палм-Биче, Бар-Харборе, Саутгемптоне, Мейфере и Бельгрейвии, пятом
arrondissement’е[2], на севере Франции, на юге Франции и на каждом из достойных внимания греческих островов, никто и близко не подпускал. Насколько знал Нетли, списки гостей во всех названных домах неизменно состояли исключительно из дам, господ и детей, отличавшихся безукоризненностью нарядов и манер, огромным достоинством и не меньшим апломбом. В этих списках неизменно присутствовало множество банкиров, брокеров, судей, послов и бывших послов, немало спортсменов, служащих того или иного кабинета министров, охотников за приданым и живущих на дивиденды вдов, разведенок, сирот и старых дев. Лидеров рабочего движения среди них не наблюдалось, как и самих рабочих, — людей, пробившихся из низов, тоже. Был, правда, один неженатый социальный работник, который забавы ради подвизался в самой гуще бедноты, и было несколько отставных генералов и адмиралов, посвятивших остатки своих жизней сохранению Американской Конституции посредством ее изничтожения и распространению американского образа жизни посредством сведения такового к нулю.
Единственным во всей этой компании тяжко трудившимся человеком была мать Нетли, но, поскольку ни над чем конструктивным она тяжко не трудилась, ей удавалось сохранять хорошую репутацию. Мать Нетли самоотверженно трудилась, открывая и закрывая дома их семьи в Филадельфии, на Пятой авеню, в Палм-Биче, Бар-Харборе, Саутгемптоне, Мейфере и Бельгрейвии, пятом arrondissement’е, на севере Франции, на юге Франции и на каждом из достойных внимания греческих островов, а также охраняя семейные традиции, суровым стражем коих она сама же себя и назначила.
— Никогда не забывай, кто ты. — Мать Нетли начала вбивать в голову Нетли возвышенные представления о семействе Нетли задолго до того, как у Нетли появилось хоть какое-то понятие о Нетли. — Ты не Гугенхайм, корпевший ради куска хлеба в медных копях, не Вандербильт, основу состояния которого заложил простой шкипер буксира, не Армор, предки которого сбывали во время Войны штатов гнилое мясо доблестной Армии Союза, не Гарриман, наживший состояние возней с поездами. Наша семья, — всегда с гордостью провозглашала она, — ничего ради наших денег не сделала.
— Твоя матушка хочет сказать, мой мальчик, — встревал его отец, носитель добродушного, вычурного остроумия, которое все Нетли находили весьма впечатляющим, — что люди, нажившие новые состояния, и на мизинец не так хороши, как семьи, потерявшие старые. Ха-ха-ха! Недурно сказано, а, дорогая?
