Она села и начала стирать грим.
— Ты сегодня не такой, как всегда…
— Не обращай внимания.
— Наоборот… Я даже испугалась твоей одухотворенности… Куда ты подевал обыденный цинизм?
— По дороге…
Он терпеливо дождался, когда она оденется. Потом они вышли — на улице еще было темно. Где-то далеко шаркал лопатой первый дворник, единственное свидетельство наступления нового дня…
— Сигареты кончились…
Люда выбросила пустую смятую пачку. «Подарок этому дворнику», — невесело усмехнулся он.
— На, — протянул он ей свою пачку.
— Спасибочки, — улыбнулась она.
Закурив, она пошла вдоль улицы, а он тащился следом. Именно тащился, потому что сам себе напоминал покорного слугу.
— Саш, ты побыстрее не можешь? Холодно…
Она была одета в дорогую теплую шубу. Он вспомнил ту хрупкую фигурку в стареньком пальто, и сердце немедленно отозвалось на это воспоминание грустью, сожалением, нежностью… «Я ее никогда не увижу», — подумал он, поднимая глаза высоко, в самое небо, как будто именно там она была, сидела на облаке.
— Я придумал новый номер для тебя, — сказал он. — Венера. Из пены морской…
— Псих, — лениво бросила Люда. — Кому это надо? Им интересно, когда спадают трусы… А ты все жаждешь красоты. Псих…
Он ничего не ответил. Тут и в самом деле была правда жизни, и никуда он деться от нее не мог…
Они поднялись по грязным лестницам Людкиного подъезда.
— Зайдешь?
Он помотал головой:
— Нет.
Ему показалось, что в ее глазах сверкнула обида.
— Я устал, — поторопился он с объяснением. — Ты тоже…
Она ничего не ответила. Пробормотала, едва слышно и не оборачиваясь, «пока» и исчезла за захлопнувшейся дверью.
* * *
Катя долго не могла заснуть. Все еще звучала в ушах музыка, и настроение было странным — как будто она вовсе и не Катя, а на самом деле явилась из пены морской и стоит, обволакиваемая только музыкальными созвучиями, и больше на ней ничего не надето, и — вот странно — ей не стыдно, а свободно… Она вытянулась на кровати, закрыла глаза и постаралась вернуться назад. В реальность, более доступную ее пониманию, хотя и отвратительную…
Она даже напомнила себе, что завтра ей надо на работу, которую она совсем не любит, даже ненавидит, но так надо…
И вообще она постаралась припомнить все многочисленные «надо», нарочно, чтобы испортить себе настроение, потому что вряд ли ей удастся заснуть в таком восторженном состоянии.
— И маньяк, — сонно напомнила она себе. — Хорошо, что мы от него удрали…
Хотя, может быть, он и не маньяк. Она вспомнила его лицо, и почему-то больше всего ей вспоминались его глаза — как у щенка потерявшегося, и тут же она и голос его услышала: «Вы прекрасны…»
