Поддерживая друг друга, мы спускаемся в подклеть с невысокими сводами. Полуразрушенные ступени осыпаются из‑под ног. У стены сооружено что‑то вроде престола. Очень холодно, при дыхании пар изо рта, хотя наверху стоит влажный полярный зной. Тьма кромешная. Когда‑то здесь помещался карцер под странным названием «Аввакумова щель». Прикрепляем свечи к стене — получается что‑то вроде ночника, подземелье освещается неровным прыгающим светом. Расставляем иконы, три из них мои: оборотная Спаситель — Богородица, Батюшка Амвросий и третья, Иерусалимская Троица, которой благословил нас перед отъездом на Соловки Владыка Пантелеймон. Эти иконки были свидетелями всех молитвенных действ нашего паломничества на север, теперь до конца дней это мои святыни.
Отец Феофилакт облачается, достает крест, Евангелие, и начинается катакомбный соловецкий молебен, первый за много десятков лет. И были на нем оптинцы отец Феофилакт и послушник Евгений, соловецкий игумен Герман, соловецкий брат Андрей, Галина Митрофановна и я, раба Божия Анна.
Дыханье на лету превращается в изморось, свечи оплывают, по пальцам течет горячий воск. Поем тропари северным святым — Зосиме, Савватию, Герману, Артемию Веркольскому. Батюшка молится за здравие всех православных христиан, за богохранимую страну Россию. Тени отделены от нас и живут своей особой жизнью. Сгущенные силуэты на фоне светозарной стены низко кланяются, осеняют себя крестным знамением, и кажется, что это не мы, но Кто‑то действует через нас. Отцу ли Феофилакту протягиваю свой помянничек? Батюшка ли громко возглашает в соловецкой крипте имена всех, записанных там: родителей моих, всех крестных детей моих и всех, кого люблю и помню? Что за сила вещает его устами?..
В числе последних два человека, которые и не подозревают о моем существовании. Мы незнакомы, но я ощущаю их необходимыми для России, а значит, нуждающимися в незримой поддержке, которая приходит только через молитву. Это писатель Леонид Бородин, человек мученической судьбы, полжизни проведший в брежневских лагерях, и выразитель устремлений моего поколения Борис Гребенщиков, который сам послал в мир дерзновенную просьбу:
Молись за меня, я прошу, молись за меня,
Идущего между Луною и Солнцем, молись
за меня.
Я знаю тепло, я знаю, как холодно здесь,
Но я стою и падаю только с тобой,
Так молись за меня.
Я ответила как могла: записала его в поминальную книжку…
Насколько сильно переживается молитва в замкнутом пространстве подземелья, как неимоверно возрастает ее мощь, ее подлинность! Святые слова не условны — напрямую питают душу. Только в замурованной пещере до конца понимаешь, что означают слова «хлеб наш насущный дай нам на сей день» (Мф. 6, 11). Это значит: дай нам возможность молиться Тебе. На этом взошла катакомбная церковь, против духа злобы Воинствующая, и утверждается Торжествующая.
