— Пусть волхвы… — рассеянно бросил он. — Во-первых, их нужно ослабить. А во-вторых… Что делает воин, прежде чем вызвать противника на бой?
Маги переглянулись пожимая плечами. Судя по всему вопрос был риторический.
— Прежде всего он старается понять что ждать от противника. А лучше всего это сделать понаблюдав за ним в схватке…
Василий понимающе кивнул и пристально посмотрел на Феодосия.
— У русов есть непримиримые враги, что спят и видят как бы их раздавить… Почему бы нам не отправить к ним, человека с неким поручением? Это сможет отвлечь русов от других дел.
Феодосий заговорщицки подмигнул молодому, для него, магу. Определенно, далеко пойдет… Лишь бы не сгубили мелочи…
— Антоний, — обратился тем временем архимандрит Василий к Ургену, воспользовавшись нынешним именем мага. — Не возьмешь ли ты на себя это щекотливое задание?
Урген молча кивнул.
— Тогда, объявляю сегодняшний совет закрытым.
Пробуждение было неприятным. Холодный сырой подвал ничем не походил на уютную корчму. Паутина скопившаяся по углам красиво сочеталась с покрытыми плесенью, бревнами стен. Шебуршание в углу наводило на мысль о соседстве крыс… И судя по звукам, зверюки там копошились не маленькие — как минимум с кошку!
Первая попытка принять сидячее положение окончилась неудачей. Кое-как, опираясь о покрытые какой-то скользкой гадостью бревна стены, удалось сесть. Правда легче от этого не стало. Даже наоборот — шебуршание из угла переместилось ближе. Вроде даже что-то поблескивать в темноте начало. То ли глаза, то ли зубы. А может и то и другое. Кто с похмелья разобрать может? Но хуже всего была жажда. Внутри полыхал пожар вытягивающий из тела все соки. Хошь не хошь, а делать что-то надо.
С большим трудом, но удалось-таки встать на шатающиеся, неверные ноги. И три последующих шага к окованной железом двери, были воистину великим подвигом. Эх, мелькнула в голове мысль, отметить бы это дело…
— Эй, изверг, — с сипом выдало пересохшее горло, — дай водицы испить. А то помру здесь, а отвечать тебе…
На большее сил не хватило. Дрожащие ноги подогнулись, и Василий кулем бухнулся на утоптанный до твердости камня, земляной пол. От затраченных усилий дико разболелась голова. В ней что-то бухало, скрежетало… Не сразу до Василия дошло, что скрежетало вовсе и не в голове, а в заржавевших от сырости петлях тяжелой двери.
— Накось, испей, — раздался сверху густой голос стражника и аккурат возле головы похмельного бедняги опустилась глиняная посудина, до краев наполненная такой вожделенной, и от того наивкуснейшей, водой. Пусть даже она и отдавала затхлостью.
