«В те же дни я приступил к «Крошке Доррит». Именно так: я брал ее приступом. Книги чрезвычайно поражали мое воображение, я верил каждому слову. «Пиквика», «Холодный дом» и все остальное я прочел лет в двенадцать-тринадцать, уже порядочным циником и скептиком».
Шекспира он впервые узнал через ежемесячные выпуски Касселя с иллюстрациями Селу. Под рисунками приводилось несколько строк текста. В свой час он прочтет, «что осталось», и благодаря Шекспиру узнает английскую историю. Французскую историю он изучил по Дюма.
«К десяти годам я был напичкан Библией и Шекспиром… Один мальчишка в школе похвастался, что читал «Опыт о человеческом разуме» Локка. Меня это задело, и я вознамерился прочесть от корки до корки Библию. Хватило меня до Посланий Павла — здесь я все бросил с отвращением: писал человек, явно поврежденный в рассудке». Добытое таким образом знание Библии было между тем полной неожиданностью для преподавателя на экзамене закона божьего. Шоу прочили второе место в школе, если он постарается и дальше. Но он ответил: «Второе место! Все только и будут спрашивать: а кто же на первом?» И окончил школу посредственно, в общей массе.
Серьезное и разнообразное чтение развило его воображение. Он взялся творить свой мир, полный отчаянных и дерзких приключений. В центре всего стоял он сам: бился на дуэлях, направлял сражения, полонил королей, влюблялся в королев и, конечно же, покорял их. Всесильный, победоносный, первый в битве и в любви, он никого не допускал в свой мир — ни друзей, ни родных: один, без роду без племени, «сверхчеловек».
До боли обидчивый, пугливый и робкий, легко ударявшийся в слезы, застенчивый, он совершенно терял голову в решительную минуту. «Я лез на рожон безотчетно и не рисуясь, — говорил он мне. — Видно, таким уродился, непочтительным и дерзким, в отличие от многих малышей, которые умели попридержать язык».
Разницу между воображаемым Шоу и живым он переносил болезненно и нехватку смелости покрывал бравадой. Иногда это удавалось, но бывали и жалкие сцены. «Я тебе голову оторву», — пригрозил он как-то мальчишке, отчаявшись запугать его другими средствами. Но парень не дрогнул, и хвастун в страхе бежал. Такие мучительные унижения несчастный запомнит надолго и сорок лет спустя выскажется устами своего героя, Джона Тэннера: «Взрослые настолько толстокожи, что унижения впечатлительного от природы мальчика им кажутся забавными; но сам он так остро, так мучительно чувствует эти унижения, что не может в них признаться, — ему остается лишь страстно отрицать их»
