Уже придя в себя, рассмеялся.
– И я буду откровенным. Ничего не могу сказать о квалификации (назвал фамилию) профессора. Но о вашем антисемитизме слухи до меня дошли. За приглашение огромное спасибо. Однако вынужден от него отказаться.
Академик Торопцев снял очки и недоумённо глянул на меня.
– Ион Лазаревич, я знаю, что вы работаете рядовым врачом. И это при вашем уровне. О вашем характере мне тоже кое-что известно. И, как подтверждение, – ваша лекция с явно антисоветскими закидонами. Кстати, мне, как вы выразились, антисемиту, они весьма понравились. И при этом отказываетесь от предложения, которому обрадовались бы профессора, занимающие кафедры во многих институтах? Ничего не понимаю. Что касается моего антисемитизма... Он ведь не распространяется на вас, на еврея, ко всему ещё нагло демонстрирующему своё еврейство. Да, я не люблю еврейчиков, совершивших, так называемую Октябрьскую революцию, убивших государя императора, ставших активными чекистами и энкаведистами. Но при чём здесь антисемитизм?
Подобные сентенции я уже слышал из уст другого академика – выдающегося советского физика Владимира Евгеньевича Лошкарёва. Во время Шестидневной войны вместе с моим племянником, членкором Академии наук Михаилом Фёдоровичем Дейгеном мы втроём вдохновенно распили бутылку коньяка «Мартель» за здоровье израильских воинов. Ответил ему так же, как сейчас академику Торопцеву. Напомнил о черте оседлости, сбившей несчастных евреев в тесные местечки, где они были обречены на полуголодное и голодное существование. Напомнил о погромах, о кровавых наветах, о процентной норме. Напомнил о патологическом антисемитизме того самого государя императора и всех прочих государей и государынь.
– Ладно, почти убедили. Но почему вы отказываетесь от моего предложения?
– Дорогой Иннокентий Васильевич! Нет слов выразить вам мою благодарность. Но я уже одной ногой в Израиле, где, обещаю вам, никогда не забывать о вашем предложении.
Мы встали почти одновременно. Академик Торопцев подошёл ко мне, молча пожал мою руку и, помедлив, обнял.
Вот и весь рассказ о происшедшем почти ровно тридцать четыре года назад. Обещание своё я выполнил. Не забываю благородного Иннокентия Васильевича. Не забываю двух славных русских женщин-профессоров, соорудивших две тысячи пельменей в честь человека, с которым они только что познакомились. Не забываю атмосферу школы-семинара. Не забываю потрясающую деревянную архитектуру сибирского города. Не забываю тайгу, в которую меня повезли томчане. Старые высоченные кедры, неподвижные в космическом молчании. Нетронутый снег по пояс. Минус семнадцать градусов по Цельсию, а мне почему-то не холодно в моём демисезонном пальто. И ощущение вселенского собора, заполненного не слышимым, а осязаемым голосом Всевышнего… Разве такое можно забыть?
