Оля улыбнулась и отошла к окну.
- Саша, родной мой, единственный, я же объяснила вам, что у вас нет никаких ограничений и обязательств. За все отвечаю только я сама. - Она развязала пояс и сняла халат. Свет фонаря, пробивавшийся сквозь листву, усыпал ее тело золотыми лепестками.
Саша потерял дар речи. Он смотрел на нее совершенно обалделый.
Акушер-гинеколог, он видел немало обнаженных женщин. Были среди них красивые. Попадались красавицы. Но никогда еще он не видел такого совершенства.
Три метра, разделявших их, Оля проплыла, прошествовала. Узкая больничная кушетка, оббитая дерматином, была их первым брачным ложем.
Потом начались сложности. К себе он не мог ее привести. Прийти к ней в общежитие можно было только в редкие дни, когда в комнате не было подруг, да и то надо было изловчиться проскользнуть мимо бдительной дежурной. Хорошо, если эти дни совпадали с часами, когда и Оля и Саша могли освободиться от работы. Они рвались друг к другу, благодаря Всевышнего даже за уснувшие подъезды чужих домов.
Был конец октября, дождливый, холодный. Они прижались друг к другу возле батареи радиаторов на лестничном марше, ведущем на чердак семиэтажного дома в нескольких кварталах от общежития.
- Голда моя, любимая, ты знаешь, у нашего Моисея жена была не еврейкой.
Оля рассмеялась.
- Знаю, любимый. Рут тоже была моавитянкой. А я уже восемнадцать лет еврейка и хотела бы стать еврейкой формально.
- Я не знаю, как это делается. - Он помолчал. - Конечно, это не идеальное место, чтобы сделать предложение любимой девушке, но я прошу тебя стать моей женой.
Она крепко поцеловала его.
-Спасибо, любимый, значит, у нашего ребенка будет официальный отец.
Саша посмотрел на нее с подозрением.
- Да, я в конце третьего месяца беременности.
- И ты ничего не сказала мне?!
- Я же предупредила тебя, что у тебя нет никаких обязательств.
- Но ведь это преступление скрывать от меня такие жизненно важные дела!
На следующий день они подали заявление в ЗАГС и в конце ноября официально стали мужем и женой.
Более двух месяцев вся клиника безуспешно искала для них жилище.
Наконец, удача. Они сняли комнату в развалюхе, уцелевшей в центре бывшего села, ставшего предместьем. Развалюха тоже была обречена на снос, но пока еще принадлежала забавному старику.
Совсем недавно, в декабре, умерла его жена. Он остался один в двух комнатах. Молодую чету Рубинштейнов, такую обаятельную чету, ниспослало ему небо в награду за все страдания.
