Рассказы и стихи | страница 16



- Может быть, я ошибаюсь, но ваша, как бы это выразиться, замкнутость, вероятно, следствие неудачного романа?

- Вы ошибаетесь. Никаких романов у меня еще не было. А у так называемой замкнутости значительно более глубокая, даже страшная причина.

Он внимательно смотрел на Олю, ожидая продолжения. Она молчала, уставившись в фонарь за густой листвой, словно именно там был кто-то, знавший, но не решавшийся продолжить неоконченную фразу.

- Простите меня, пожалуйста, я не хотел задеть ваших чувств.

- Все в порядке. Я ведь тоже могла спросить вас о причине вашего одиночества.

Он ответил не сразу. Но полумрак ординаторской, и рвущаяся из глубины души нежность к этой удивительной девушке, и непреходящее ощущение ее талии в ладонях, и вся тональность их беседы внезапно распахнули его:

- Сейчас, ну, скажем, в течение последнего года есть только одна девушка, о которой я постоянно думаю. Но на пути к ней есть непреодолимое препятствие. - Он помолчал и добавил: - Это вы.

- Препятствие или девушка? Саша рассмеялся:

- Девушка.

- Какое же препятствие и где вы его обнаружили?

- Видите ли, вы не та девушка, с которой можно, как бы это сказать, поразвлечься. На вас следует либо жениться, либо вовсе не думать о вас.

- Так где же препятствие?

Саша с удивлением посмотрел на Олю. Даже глубоко в подсознании надеясь на то, что может понравиться этой девушке, он не представлял себе, что минуту назад именно ему она призналась в любви. Сейчас он почувствовал себя загнанным в угол.

- Видите ли, - он замялся, мучительно подыскивая нужные слова, - мой горький опыт привел меня к твердому решению не жениться не на еврейке.

- Я вас понимаю. Хотите, я перейду в вашу веру.

Саша горько рассмеялся.

- В какую веру? Что я знаю о нашей вере? Я ведь воспитан атеистом.

Еврейство во мне какого-то другого свойства, навязанное извне, что ли.

- Я вас понимаю. Я себя иногда ловлю на странном ощущении, на какой-то шизофренической идее, что я - это не я, а смуглая испуганная девочка, моя ровесница, которая в тот страшный день в ноябре 1941 года переселилась в меня. С тех пор вот уже восемнадцать лет я ощущаю себя еврейкой. Я вам это говорю не для того, чтобы убрать препятствие в вашем сознании. Я вам не ставлю никаких условий. Я даю вам неограниченное право вести себя так, как вам хочется и не думать о долге и последствиях. Видите, письмо Татьяны все же чему-то научило меня.

Саше так хотелось тут же подойти к ней, сжавшейся на стуле у окна, спрятать ее в объятиях, такую желанную, такую необыкновенную. Но он только спросил: